Пусть будет вечна...

Впрочем, доставал он нас и за стенами… С грохотом падал на старые камни и траву и уносил жар, накопившийся в доме. Солнце, спугнутое было порывом ветра, возращалось и снова начинало накалять кожу и настаивать тепло.

Здесь всегда пахнет аптекой высушенных трав. Только здесь, среди горячих камней, пахнет еще известкой той стены, которую ты колупал в детстве.

Слышно, как бухает в скалы высокая волна.

…Волна выходит из моря крутошеей лошадью с белой гривой. Она взбирается на гальку, словно волоча за собой тяжелую поклажу, вырастая все больше, зеленея, стекленея, хрипя… Не дойдя до суши двух шагов, вдруг спотыкается и грохается на камни и разбивается на тысячи зеленых осколков и брызг. И вот другая взбирается на гальку…

Берег белый, сверкающий солнцем и пустой. Может, кто-то и есть здесь — он сидит, укрывшись от ветра за древней стеной, смотрит, почти не мигая, на волны и решает какой-то там свой вопрос, — может быть, кто-то и есть здесь. Бог с ним, С ним Бог.

А то и боги. Но лучше думать, что нет никого на берегу, кроме нас двоих и вот этого солнца, и этих старых камней, открывших одному из нас свою тайну, и порывистого, грохочущего ветра, и этой сухой травы, что качается у самого лица…

Кубик был сегодня молчалив — видно, было о чем молчать, — а мне все сильнее хотелось его об этом расспросить.

— Что, опять сеанс прошловидения? — не выдержал я по прошествии, наверное, получаса нашего безгласного лежания в доме Гордия.

— Понимаешь, — вдруг разразился длинным ответом мой приятель, — то, что я здесь вижу чудесным образом, вижу, вероятнее всего, во сне. Может быть, моя подкорка "работает" на полуострове активнее, чем у других. Впрочем, как знать! Видишь вон ту девушку за стеной у купальни? Она как застыла. И кто ведает, где ее мысли сейчас, что на самом деле перед ее глазами, хоть она и не спит…

Сон, продолжу свою мысль, — известный фантазер. Ученый — что было доказано не однажды. Режиссер — вспомни ту сцену со светильниками. Кто еще? Предсказатель — со мной (и с другими, и с тобой, верно, тоже) и это было. Художник — он подсказывал мне сюжеты и решал мои чисто живописные задачи. Но я до сих пор не знаю, в прошловидение ли я впадаю время от времени, либо же это всего лишь сны?

Ветер свалился на нас с такой силой, что мы оба вздрогнули.

— Нынче ночью я разговаривал с Понтией.

— Ты?!

— Я. Лично я, Виктор Кубик, живописец, житель конца ХХ столетия, имел беседу с женщиной, которая старше меня на две тысячи лет и моложе примерно лет на десять.

Я приподнялся.

— Как это произошло?

— Ночью, у меня дома. Во сне, как обычно. Наверное… Не знаю.

— Рассказывай.

Кубик сел. Привалился к стене.

— Ну… — Он проверяюще на меня взглянул. — Я вздрогнул во сне, проснулся, увидел женский силуэт на фоне окна, спросил: "Кто?". Услышал: "Я", и узнал голос. И ничего не мог сказать другого, кроме как "Значит…", причем на русском.

А Понтия заговорила на древнегреческом, и я его понял.

— Марк погиб? — спросила она.

Вопрос меня ошеломил.

— Откуда… почему?.. Я…

— Он погиб? — настойчиво повторила женщина.

— Я… не знаю. — Решился все же: — Я видел, как тонул его корабль… Ты догадывалась?

— Боги открыли мне… Дева… А как узнал ты? И кто ты?

Ответить было архисложно, я пошел напролом:

— Кто я? Тебе придется поверить моим словам: я тот, кто носит… в ком сейчас душа Марка.

— Разве тень его не в Аиде? Разве Харон оставил Марка по эту сторону Стикса?

— Как тебе сказать, Понтия… Представления о жизни души за последние века изменились.

— Последние века? — испугалась она. — Я не понимаю о чем ты! КТО ТЫ? Ты не Марк, я чувствую… ГДЕ Я?

— Ты… — я подыскивал слова, — твои боги перенесли тебя через многие годы… Вперед…

— Разве они и не твои боги?

— Наверху, как и внизу, битвы не утихают. Сейчас там воцарился вместо многих, похожих на людей, один — ни на кого и ни на что не похожий.

Это Понтия пропустила мимо ушей.

— Зажги светильник! Я ничего не пойму!

Светильник? Это означало, что я должен включить лампочку в стеклянной хозяйкиной люстре или настольную. Нет, этого делать нельзя. В ящике стола в "моей" комнате хозяйка держала на всякий случай свечи. Я достал одну, чиркнул спичкой, зная, что испугаю мою гречанку неожиданной вспышкой, и зажег свечу. Невелика разница между огоньком древнегреческого светильника и нашей свечи…

— Марк! — вскричала, чуть увидев меня, женщина. — Марк, зачем ты обманываешь меня?! Ты жив!!! Почему ты скрываешься в этой комнате?

Комната была не больше херсонесской, с белеными потолком и стенами, темнота в углах скрадывала скудную мебель, — огонек светил еле-еле, — да и женщина смотрела больше на меня, чем на обстановку.

— Марк… — шептала она, и я не видел за свою жизнь более пристального и более влюбленного взгляда. — Марк…

— Как ты очутилась здесь? — задал я главный для меня вопрос.

— Нет, ты не Марк… Кто ты? — и отшатнулась от меня, словно я был тенью или привидением.

— Я же сказал тебе — я тот, в ком сейчас душа Марка. И я видел его смерть. Я видел, как корабль пошел на дно, и никто не спасся. А душа Марка, должно быть, отлетела.

— Куда?