Из неё хлынул поток слов, фразы спешили друг за дружкой, паузы она делала лишь для того, чтобы перевести дух. Но рассказ всё равно получился связный, и она рассказала ему всё о минувшей ночи, включая свою интерпретацию событий, всегда подчёркивая то, что представляло собой дикие предположения и прыжки вслепую. К тому моменту, когда она закончила, его чай остыл.
– Это всё, – сказала миссис Грегсон и немного ссутулилась, утомлённая своим рассказом.
– Всё? Боже мой, – проговорил Ватсон, пытаясь осознать бойню, случившуюся в сонном посёлке. – Так Койл мёртв? В это трудно поверить. Такой… Он мне нравился. И Бут. Эта граната была коварным трюком. На его месте легко могли оказаться вы. – Мысль о том, что миссис Грегсон едва избежала смерти, пробудила в его груди ощущение, схожее с физической болью. Ватсона ошеломило то, насколько сильной оказалась эта реакция. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. – Этот проклятый танк ещё не вступил в бой, а поглядите, сколько жизней он уже унёс.
Она немного выпрямилась:
– В своё время мы потеряли стольких ещё до завтрака, майор. Когда были на передовой.
Так оно и было. Но каким-то образом тот бесконечный поток мертвецов делал человека нечувствительным к происходящему ужасу. У них были имена, у них были – большей частью – лица, но они появлялись в палатах, моргах и покойницких в таких огромных количествах, что было трудно себе представить, что они когда-то были полноценными человеческими существами, которые могли бы прожить жизни, отыскать любовь, зачать детей, насладиться старостью, если бы война не заставила их судьбы измениться столь роковым образом.
Ватсон посмотрел на её лицо и понял, что, вспоминая о Западном фронте и его ужасах, миссис Грегсон пыталась в каком-то смысле отдалиться от страшных событий в коттедже. «Что же это за мир, – подумал он, – если женщина в нём вынуждена осмысливать убийство четверых людей в один вечер и собственное близкое свидание со смертью, призывая воспоминания о бойне куда более страшной». Лишь в одном майор был уверен: он надеялся, что никогда не повстречается с этой мисс Пиллбоди.
Позже, когда Ватсон выспросил у миссис Грегсон все детали, он задал ей вопрос, который его беспокоил;
– Вы так и не сказали мне, почему бросили сестринское дело. Почему вернулись с фронта. Я вас не виню – у всех есть пределы.
– Его звали Десмонд.
Ватсон передал ей чайную чашку и блюдце.
– Десмонд?
– Майор Десмонд Уорд-Мэйн. Он был на Галлиполи, принимал участие в стратегическом планировании. Я его встретила… ну… это уже не имеет значения.
– Для меня имеет. И для вас, думаю, тоже. Вы можете мне рассказать?
Миссис Грегсон тяжело вздохнула:
– Десмонд был женат. Он мне об этом сразу сказал, как только я повстречала его в госпитале. Его ранение было нетяжёлым, но он провёл там несколько дней. Мы сблизились, и вы же знаете, каково там. Когда ты измождён, одинок, испуган…
– И медсёстрам тоже приходилось нелегко.
Она слабо улыбнулась.
– Мы умудрялись встречаться по возможности. Иногда раз в неделю, чаще – раз в месяц. Но он писал. Милые письма. Большей частью.
– Большей частью?
– Ну, время от времени он начинал со знанием дела вещать о Галлиполи. Говорил, если бы люди знали правду…
– Какую же?
– О, обычную. О том, что львами руководят ослы.
– Из-за этого он мог попасть в серьёзные неприятности.
– Его письма никогда не проходили через цензоров. И не только по политическим причинам. Иногда он делался весьма… – Она помахала перед лицом ладонью с растопыренными пальцами: – …Страстным. Так что письма, в основном, были личными. – Она сглотнула комок в горле, собираясь с силами. – Мы были…
Ватсон негромко проговорил:
– Если вы скажете, что вы были любовниками, это меня не шокирует, миссис Грегсон.
– Один раз, – сказала она невыразительным голосом. – В отсыревшей постели во Франции, во время артиллерийского обстрела, из-за которого разбилась бутылка шампанского, принесённая им, чтобы одному из нас или обоим море сделалось по колено. – Она фыркнула. – Один-единственный раз. Я не просила его бросать жену и сына. Ничего больше не ждала. Ну, быть может, ещё одного раза, без снарядов и с шампанским.
– Но его не было.
– Нет. Вы слышали про Гоммекур?
– Не припоминаю, – сказал Ватсон почти шёпотом, и внутри у него всё сжалось в ожидании того, что должно было прозвучать. История по сути была знакомая, но мучительная боль возникала заново с каждым рассказом, который доводилось выслушивать.
– Чуть к югу от Арраса. Там Срединники и Лондонцы атаковали немецкий выступ линии фронта в окрестностях развалин какого-то шато. Как обычно, немцы хорошо окопались. Была и колючка, разумеется, и снаряды её не повредили. И в Гоммекуре было особенно грязно, так что наступление развивалось медленно. Десмонд…
Ватсон выбрался из постели, одёрнул ночную сорочку и встал позади неё, положив руку на плечо.
– Кажется, я знаю остальное. Мне не стоило спрашивать.
Её рука легонько прикоснулась к его руке: