Пусть мертвецы подождут

Через десять минут дверь распахнулась, но это был не капрал. Суинтон, увидев свернувшегося клубочком мёртвого танкиста, воскликнул:

– Господи боже! Теперь и Хичкок? Вы же вроде сказали, что случился прорыв, Ватсон!

Майор ответил не сразу – просто лизнул палец, который обжёг, прикоснувшись к керосинке.

– Полковник, мне нужно, чтобы Хичкока поместили в холодный подвал, – в конце концов сказал он. – И я хочу, чтобы его стерегли денно и нощно, пока у меня не получится организовать полное вскрытие и патологическое исследование. Первичный осмотр я бы хотел провести в течение часа.

– Вы же не думаете, что его…

– Убили? Не знаю. – Ватсон в последний раз взглянул на Хичкока, скорченного словно в ожидании обстрела, который мог обрушиться на его голову в любую секунду. – Но в данный момент я могу сказать лишь то, что этот человек умер от весьма неестественных причин.

В ожидании пока тело перенесут и выпрямят, Ватсон решил исследовать землю перед ледником. Она, как он и ожидал, превратилась в грязное месиво из-за всей воды, что вытекла из дверей, когда спасли его и миссис Грегсон. Там он не нашёл бы ничего полезного. Пригнувшись, майор двинулся прочь от ледника, следуя по влажной земле, пока она не просохла немного, перед самым началом вымощенной гравием тропы. Там он опознал следы собственных ботинок, но остальное представляло собой неразборчивое буйство сапожных гвоздей и каблуков, и лишь один отпечаток с квадратным мыском да следы мотоциклетных ботинок «Гластонбери», которые носила миссис Грегсон, выделялись на общем фоне.

– Сэр! – Это капрал окликал его с лестницы.

– Да? – спросил Ватсон, выпрямляясь.

– Лейтенанта Хичкока подготовили для вашего осмотра, сэр. В подвале главного дома.

– Я сейчас буду. Рядом с телом кто-то есть?

– Да, сэр.

– Хорошо. Дайте мне пять минут.

Танкиста отнесли в один из винных погребов Элведена, представлявших собой серию комнат, вход в которые защищала тяжёлая дубовая дверь. Снаружи был караульный, как он и просил, и ключ к помещению, где всё ещё хранились некоторые из лучших вин лорда Айви, был у миссис Джойс, домоправительницы.

Они положили Хичкока на корявый старый стол, покрытый шрамами от горевших свечей и кольцевыми отметками бесчисленных бутылок и стаканов. Он был всё ещё одет, но укрыт простынёй. В погребе имелись электрические лампы, но они были тусклыми и слегка напоминали сальные свечи, так что Ватсон зажёг два древних масляных фонаря. Он поискал миссис Грегсон, чтобы она ему ассистировала, но её нигде не было. Что ж, не имеет значения – он не собирался делать полное вскрытие.

Майор отвернул простыню и посмотрел на телесную оболочку Хичкока. Пробормотал короткую молитву, но во многом в силу привычки. Он знал по разговорам с миссис Грегсон, что они разделяли растущее неверие в любое божество. Как всякий, кто побывал на фронте, он молился, когда был в траншеях. Кто бы не обратился к всевышнему существу, оказавшись посреди ада? И как всякий, кто побывал на фронте, он в конечном итоге стал задаваться вопросом, как Господь мог допустить столь чудовищные события. Разве что происходящее было чистейшим злодейством со стороны верховного божества, которое наслаждалось зрелищем того, как его создания уничтожают друг друга всё более сложными и изобретательными способами. Возможно, наверху всё-таки сидел дьявол и дёргал за ниточки, управляя войной.

«Вы это чувствуете?»

Холмс никогда не увлекался бессмысленными философскими размышлениями. Ему требовались факты, а факты о мотивах Бога были немногочисленны и редки. И да, Ватсон ощущал какой-то запах. Ощущая себя разумной гончей, он обнюхал труп с головы до пят. Приближаясь к ступням, слегка вздрогнул от отвращения. Этот запах был майору знаком, пусть даже в слабой форме, как сейчас. Почему он раньше не заметил? Влажный воздух и керосинка в каморке, ароматические палочки в музыкальной комнате – возможно, они его замаскировали.

На Хичкоке были охотничьи ботинки в стиле «дерби», а не уставная военная обувь, но это едва ли удивляло: многие мужчины – в особенности офицеры – меняли обувь, если им это позволялось. Ватсон развязал шнурки, высвободил язычок и снял один ботинок. Снимая носок, он увидел красноречивую бледность кожи, и теперь от запаха у него перехватило дыхание.

Гангрена.

Не газовая гангрена, проклятие полей Фландрии, слава Богу, и не «траншейная стопа», а старая добрая разновидность, знакомая майору по войнам, которые велись в прошлом веке.[99] «Но откуда это взялось?» Хичкока не ранило, он не стоял в траншее в ледяной, грязной воде и не носил ботинки, которые сдавливали ступни.

Ватсону в голову пришла мысль, и он посмотрел на пальцы танкиста. Кончики были обесцвечены. Два из них почернели. Вот почему он плакал, когда играл на пианино. От боли. Не от звука. От боли. Идиот!

«Не надо быть таким самокритичным. Вы такого не ожидали».

Ха! Ему-то легко говорить. Но Холмс всегда был готов к неожиданностям, перипетии дела придавали ему силы. Гангрена. Как «Женевьева» могла вызвать такое? Майор пожалел, что у него с собой нет медицинских книг.