Первой улицей, по которой мы прошли, стала, естественно, Портленд-Роу. Правда, это была другая Портленд-Роу – погруженная в вечное безмолвие, с покрытыми инеем мостовыми, с не дымящими каминными трубами на крышах, поднимающимися в унылое беззвездное угольно-черное небо. Очертания домов оставались привычными глазу, но выглядели безжизненными и плоскими в странном, идущем непонятно откуда (луны-то на небе не было!) призрачном свете. То ли из-за этого света, то ли по какой другой причине дома эти казались гигантскими, вырезанными из картона декорациями.
Как и во всем окружавшем нас потустороннем мире, была в этих домах какая-то трудноуловимая, но тревожащая неправильность. Казалось, что стоит лишь ударить по этим стенам кулаком – и они повалятся словно карточный домик. И двери… В одних домах они были открыты настежь, в других вообще отсутствовали. И окна тоже были неправильными – без стекол, без занавесок, они смотрели своими пустыми черными глазницами, и было такое ощущение, что за этими окнами кто-то стоит и смотрит на нас из темноты. На самой улице часть предметов куда-то исчезла, вместо них в землю врезались пустоты.
Тишина и никого вокруг – встречи с местными обитателями ждали нас впереди.
Мы шли по самой середине потусторонней Портленд-Роу, следуя за отпечатками ног, оставленных в слое инея одиноким, прошедшим незадолго до нас путником. Выразилась я сейчас весьма замысловато, но, как вы понимаете, имела в виду Винкмана. Мы прошли по его следам до лавки Арифа с черными провалами пустых витрин, сквозь которые вытекали, клубясь, струйки тумана. Здесь отпечатки Винкмана сворачивали в боковую улочку и там терялись из виду. С этой минуты наши с ним пути разошлись. Окончательно. Навсегда.
– Здесь нужно свернуть налево, – прошептал Джордж. На стеклах его очков намерз иней. Голос Джорджа, и без того слабый после болезни, был едва слышен в здешнем мертвом воздухе. – Это самый короткий путь.
– Хорошо. – Не знаю, как мое, но прихваченное морозом лицо Локвуда уже слегка побелело. – Нужно торопиться изо всех сил. Накидки нас пока спасают, но надолго ли их хватит, я не знаю.
Мы двинулись дальше. Воздух был ужасен: обжигающий холодом, сухой, мертвый, он высасывал жизнь из наших легких и замедлял бег крови в венах. Наше дыхание в этом воздухе превращалось в пар, который, моментально застывая, налипал на наши накидки, становился льдом и потрескивал при каждом движении. Но нужно сказать спасибо нашим накидкам – под них смертоносный холод не проникал. Находясь внутри хрупкого, сохраняемого ими теплого пузыря, мы спешили все дальше – в давившей на мозги абсолютной тишине, под внимательными взглядами бесчисленных черных окон.
В этом Лондоне не было призрак-ламп. Ни одной. Так же как не существовало здесь ни железных оград, ни машин – ничего, что сделано из металла. И проточной воды не было – канавки, желоба, водостоки сохранились, но стояли пересохшими, пустыми. Исчезли таблички с названиями улиц и номерами домов, стали размытыми, нечитаемыми, стертыми вывески магазинов. Дорога, по которой мы шли, была хорошо нам знакома, но холод, тишина и отсутствие какого-либо движения делали ее чужой и даже враждебной. Во время своего первого визита на Другую Сторону я оказалась на открытой сельской местности. Здесь, в центре Лондона, мертвая тишина казалась еще более гнетущей, чем в лесу или поле. Фасады домов стали здесь похожи на отвесные скалы, а улицы превратились в темный лабиринт каньонов и ущелий.
Проходя сквозь устье одного из таких каньонов, мы увидели в отдалении фигуру мужчины в широкополой шляпе. Он медленно, прихрамывая, двигался нам навстречу. Мы прибавили шагу, проскочили вперед и перелезли через груду мусора, оставшегося от частично обрушившегося здания и перегородившего улицу. Перед нами открылся перекресток, и Локвуд резко свернул в сторону, уводя нас с главной улицы.
– Что ты делаешь?! – прошипел Киппс. Обледеневшие перья капюшона торчали у него словно усики какого-то диковинного насекомого. – Это не самый короткий путь.
– Знаю, но мне не нравится та тварь на улице, – ответил Локвуд. – И тот мертвяк не один – видишь вон там, впереди, в тумане? Еще трое. Два взрослых и один ребенок. Мы должны любой ценой избегать встреч с ними. Лучше будем петлять.