Пустогрань

Если бы он мог прикоснуться к ней, то все понял бы тотчас. Вот только заявиться в старый двор старого города после стольких лет невозможно без подготовки. Еще многое нужно сделать. Пока можно воспользоваться крошками, просыпанными доброй судьбой. Охотники… Мерзкие твари! Но почему бы не попробовать поработать с одним из них? Он – звенящий воинственный разведчик, ведомый не долгом, но жаждой. О, такого не остановить, такой сможет разнюхать каждую дыру, испепелить любую стену, стоит только немного ему помочь, немного укрепить его силы, спрятать его невыносимую вонь за крепкой броней магии… Пусть развлекается. Как только он нащупает необходимое Зерно, появится тот, кому оно действительно принадлежит.

Глава четырнадцатая Несколько слов о гостеприимстве

Лифт рванулся вниз и без единого поворота остановился. Даже сквозь закрытые двери Маричка услышала недовольное ворчание. Четвертый этаж, тот же подъезд, в окошках видны вершины тощих тополей. Этот подъезд казался Маричке каким-то особенным: то ли его стены отливали особой аквамариновой яркостью, то ли ступеньки виделись острыми как лезвия (стоит ступить на них, они сложатся в одну гладкую поверхность и ослепят металлическим блеском), то ли пахло здесь необычно, соленым воздухом и водорослями, как у побережья.

Двери лифта захлопнулись за спинами, и Маричка прислушалась к сопению и бурчанию, раздававшемуся снизу. Маричка перегнулась через перила, а Муська, презрев лезвенно-скользкую опасность, сбежала вниз и с хитрой миной присела на корточки.

– Что там?

Ворчание прервалось громким писком, Муська отскочила к стене, а Маричка на цыпочках спустилась вниз. За мусоропроводом, яростно вереща, вжималась в угол мышь, непривычно большая для представителя вида. На мыши красовались бархатная феска с кисточкой и аккуратная жилеточка. Ничему не удивляться, ничему не удивляться. Маричка только вздернула брови, закрыла собой кошку и, чуть помедлив, вежливо улыбнулась:

– Добрый день.

– Это чудовище всегда подкрадывается так неслышно! – Мышь попытался взять себя в руки, понимая, что ему ничего не угрожает, один на один с Муськой его не оставят.

– Можно подумать, я собиралась тебя съесть! – Муська скорчила презрительную гримаску, а Маричка осуждающе посмотрела на нее через плечо.

– Меня зовут Маричка, а это Муська… и Тень.

Мышь выглянул из-за мусоропровода, чтобы взглянуть на Тень, встал на задние лапки на человеческий манер и поклонился. Он уже совладал с собой и был готов вновь презентовать себя, но уже с более выгодной стороны.

– Я Мышь. И я хранитель этого подъезда.

Муська прыснула. Тень с важным видом покачивался у правого плеча Марички.

– Очень приятно, уважаемый. Мы желаем вам успехов в вашем труде.

– Это очень, очень важная работа. Всегда найдется кто-то, кто не выбросит мусор, не опорожнит пепельницу, да просто начнет ругаться в подъезде! – Мышь возвращался к ворчанию. – С этими сложнее всего: не успеешь вовремя, тут же зараза разлетается по воздуху.

– Дым? – поинтересовалась Маричка.

– Да нет же! Ругательства! Вы разве никогда не замечали, как сгущается воздух, когда люди ругаются? Это все слова. Слова-а-а. Их потом почти невозможно отмыть от стен. И у них паршивый запах, особенно если уже успели застыть. Я на них извожу не один веник в неделю. И каждый, вот каждый, считает нужным покричать в подъезде!

– О-о-о, это и правда трудно.

– Ох, не говорите. – Мышь потер передние лапки. – Я только что закончил вычищать этот угол от одной любовной ссоры. Они самые противные. Вроде как и быстро затихают, но потом так прячутся, что найти их сложно. А уж вонь от них! А вы… Вы зачем пожаловали, честные господа?

Маричка покосилась на Тень, тот кивнул.

– Нам очень нужно поговорить с Венецианцем.

– А, этот! Вон его квартира. – Мышь махнул лапкой на угловую дверь слева, прямо у лифта. – Иногда мне кажется, что он немного того, чокнутый, но в наше время чего только не бывает, поэтому я многого от людей не жду.

Муська за спиной давилась от смеха, но Маричка подавила улыбку. Очень уж достойным старался показаться Мышь, говорить с ним несерьезно – преступление против мышиного самоуважения.

– И что же, Венецианец вам досаждает?