Пустые дома

Какой он хорошенький, ну просто прелесть! Ой, какие мы серьезные, ты смотри, говорила мама Франа Даниэлю в аэропорту, откуда мы улетали обратно в Мехико. Ну какой славный малыш, какой хорошенький, как на Франа похож! И волосы светленькие, и кожа потом посветлеет, правда же, прибавляла она, целуя его в макушку, на которой только-только проклюнулись первые пряди. Приезжайте, когда захотите, сказала она мне, а я, которая уже несколько дней тряслась от ужаса перед перспективой воспитывать сразу двух детей, ответила, что да, разумеется, скоро приедем. Мы не приехали. До вылета оставалось всего ничего, когда отец Франа сказал: никогда тебе не прощу, что ты оставил меня без дочки и без внучки. Оставь ее, разве ты не видишь, как она не хочет уезжать, говорил он, пытаясь обнять Нагоре, которая намертво вцепилась в бабушкину ногу. Фран решительно покачал головой, потом взял Нагоре на руки и отправил воздушный поцелуй матери, которая на глазах уменьшалась и бледнела, сутулилась и сохла. Потом я потянулась за Даниэлем, и она сказала: у меня забрали дочку и внучку, а тебе жизнь подарила сразу двух детей, так что заботься о них как следует. А я лишь улыбнулась ей – мне не хватило сил сказать, что никто мне ничего не дарил, и что не надо меня этим попрекать, и что не надо мне подарков, за которые придется расплачиваться всю жизнь. Как можно не ужасаться перед такой ответственностью? Мы с ней больше не виделись, хотя они и порывались приехать в Мехико, когда пропал Даниэль, но Фран попросил их не приезжать, потому что между делом его отец все-таки припомнил ему, что на чужом несчастье счастья не построишь.