Пустые Холмы

– Полина! – Он вскочил на ноги, не зная, как сконцентрироваться сразу на всем. – Муромец!

Василиса с Маргаритой одновременно стиснули зубы, лица их перекосились: Митя наскочил на Берендея и сбил его с ног. Ирвинг что-то кричал, под горой началось движение, Полудница командовала воспитанниками, кольцо вокруг обеих колдуний сжалось теснее, но они не видели ничего, кроме свирепой драки двух исполинских зверей.

И Митя тоже ничего толком не видел, отдаваясь во власть неизведанной животной силы, и держался только за одну мысль: остановить. Он должен был остановить Берендея, не дать ему бежать дальше, не подпустить к Виру, к Велес, к непосвященным… Но уже скоро эта мысль сменилась иной: а на сколько его хватит и чем кончится схватка? Берендей наносил точные и страшные удары, но поначалу удавалось уворачиваться. Но время бежало, и тело тяжелело, скорость падала. Саднило правый бок, горело в шее. Что, если Берендей… убьет его? Тогда путь будет свободен! Но что, если сам Митя… убьет Берендея? Незнакомый холод сковал тело. Удар Берендея пришелся прямо в голову. Перед глазами заплясали алые пятна. Митя вскочил, но его тут же повело. Берендей почуял его слабину и снова ринулся в атаку. Митя извернулся и ударил наотмашь: огромный зверь перед ним скорчился и зарычал.

Василиса задержала вдох. Мысли Муромца обрывками вспыхивали в ее голове. Каждый удар, который сшибал его с ног, отдавался у нее внутри, но пошевелиться она не смела. Только-только он наконец появился в ее жизни – с его звонким заразительным смехом, с горячим телом, гибким и сильным, с нежностью маленького мальчика и спокойной мудростью старца. И вот сейчас она могла потерять его навсегда. Он не был подготовлен к такой борьбе, никто его подобному не учил. Защита главной наставницы и таинства Посвящения могла обернуться для него смертью. На глазах Василисы блеснули слезы, но она не утратила контроль: вся ее сила до последнего бежала к нему. Пусть он заберет ее без остатка. Да, убьет Берендея. Да, испачкается в крови и не сможет больше найти путь в города Светлых магов. Но будет жив. Пусть останется жив. Она уйдет вместе с ним, последует за ним куда угодно.

Сквозь бой крови в ушах и тяжелое дыхание долетел настойчивый перестук. Митя зажмурился, хотя в последний миг и заметил рассекшую воздух лапищу с огромными когтями. Удар опять свалил его, в голове загудело, хрустнуло в позвоночнике. Стук неумолимо нарастал. По сравнению с тем, что этот стук рождало, Берендей больше не казался страшным противником. Лучше пусть он вгрызается в его шею, молотит лапами, когтями рвет кожу – все равно останется крошечный шанс выжить. То же, что двигалось через туман, больше не подчиненное контролю Водяной, шанса такого не оставит. Не было еще таких заклинаний и такой физической силы, которые могли бы остановить Лихо. Когда-то очень давно его смогли усыпить, заставили смотреть сны о Заречье. Провинившиеся воспитанники слышали его возмущенные бормотания на Кудыкиной горе, но каждому было ясно: это лишь морок, а не голос настоящего Лиха, потому что Лихо не разговаривает, Лихо не дышит, оно не размышляет и не стремится к тому, что дорого колдунам. Лихо – не существо и не дух, оно что-то, появившееся на стыке жизни и смерти, что-то, что невозможно объять сознанием и с чем смириться можно лишь во сне. Потому Митя закрыл глаза и притворился спящим.

Берендей с размаху пнул его, брюхо обожгло, но он не двинулся с места. Лихо надвигалось оттуда, где началось Посвящение. Полина наказала ему защищать воспитанников и запретила их трогать. Но она ничего не говорила ни об остальных жителях, ни о Темных магах. И теперь Лихо шло туда, где кипела жизнь. Значит, и Велес, и юные колдуны оставались под защитой: надо было беспокоиться только о себе.

Берендей хрипло взвыл, Митя расслышал обрывки слов и рявкающий смех. Медведь грузно разворачивался, намереваясь пуститься сквозь туман к Медведице, с которой мечтал разделаться. Он почти уже прыгнул. Митя предугадывал его недоумение, его раздражение, нетерпение и, наконец, панику. Земля дрогнула, огромные лапы топнули сначала с одной стороны, потом с другой, словно исполин заметался. Клекот раздался совсем близко. Где-то в шерсти на Митиной шее подрагивал крошечный медальон, и от его пульсации унималась кровь на разодранном боку, переставало саднить под глазом и в носу. Но целительский оберег не мог защитить от ужаса.

Жалобно рыкнул медведь, так и не сумевший никуда убежать. Застучало и хрустнуло так, что к Митиному горлу подкатила тошнота. Живое существо неподалеку от него мучительно взвыло, вой перешел в нечленораздельные человечьи крики. Захлюпало, застрекотало. А потом стихло.

Что-то опустилось над Митей, словно сама вечность пыталась заглянуть в его сомкнутые глаза. Что-то прислушалось к его размеренному, лишь иногда срывающемуся дыханию. И это что-то, не знающее ни лукавства, ни хитрости, ни человеческой изворотливости, поверило в его сон и сгинуло в тумане.