Путь Беньямина

Рубио улыбнулся, сверкнув золотым зубом. Я сразу поняла, что это негодяй, которому совсем не место на государственной службе.

Сначала мы постучались к доктору Беньямину – в частности, потому, что у него горел свет. Ждать пришлось бесконечно долго: он, видимо, одевался. Наконец он впустил нас. Лицо его ничего не выражало, в комнате пахло несвежей одеждой. Постель была расстелена, двери шкафа широко распахнуты. По полу были разбросаны книги.

– Добрый вечер, доктор Беньямин, – сказала я, входя в комнату. – Это сержант Консуэло из полиции Портбоу.

– Здравствуйте, сударь, – сказал доктор Беньямин.

Он слегка поклонился, коснувшись правой рукой груди. Это было необычно.

Его церемонность и самообладание произвели на меня хорошее впечатление. Видно было, что имеешь дело с благовоспитанным человеком. С человеком, которого не сломили обстоятельства. Это было так не похоже на манеры сержанта полиции и его холуя, что я тут же пожалела, что позвала их, – но что сделано, то сделано.

Доктор Беньямин не говорил по-каталански, и мне пришлось выступить в роли переводчика.

– Он хотел бы взглянуть на ваши документы, – сказала я.

– Разумеется. Надеюсь, они убедятся, что все в порядке.

– Вы отметились на таможне?

– В домике никого не было, – сказал он. – Мы решили, что это не нужно.

Рубио ухмыльнулся ему, обнажив золотой зуб, длинный и влажный, и энергично кивнул.

Мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, и ждали, пока доктор Беньямин отыщет в своем портфеле пачку документов. Не знаю, может быть, он нарочно тянул время, но казалось, прошла целая вечность. Он искал тщательно, не торопясь, и несколько раз останавливался, чтобы откашляться или высморкаться.

Как и до этого, хромая и тяжело дыша, он подошел к сержанту. Руки его дрожали. Он передал полицейскому перевязанные веревкой ужасно выцветшие документы голубого и розового цвета. Сержант Консуэло, сидя за столом, принялся изучать их при слабом свете свисавшей с потолка лампочки без абажура. Мне было очень неудобно, но где сейчас возьмешь деньги на нормальное обустройство гостиницы? А этот номер у меня совсем пришел в негодность.

– Гражданином какой страны он является? – поинтересовался сержант, принимая бюрократический тон.

На такой тон часто переходил мой отец, когда ему звонили по телефону подчиненные.

Доктор Беньямин, видимо, понял вопрос.

– Я гражданин Франции, – сказал он. – Видите ли, у меня квартира в Париже. Адрес действителен. Мы живем там с сестрой. – Он порылся в кармане и вынул читательский билет Национальной библиотеки. – Я занимаюсь исследованиями, пишу книгу. В Париже я живу уже много лет.

– Он ведь немец? – спросил сержант, глядя на меня.

– Вы немец? – спросила я.

– Я считаю себя французом, – ответил он. – Так я решил. Страну, откуда я родом, я больше не признаю своей. – Он высморкался в белый носовой платок. – Я отрекся от Германии.

– Он еврей, – сказал Рубио.

Сержант бросил на помощника сердитый взгляд. Не по чину ему было отпускать замечания.

Но доктор Беньямин понял и кивнул.

Сержант пригладил пальцами лоснящиеся волосы. Он чувствовал себя явно неловко.

– К сожалению, по испанским законам этот человек считается sans nationalité.

Он стал объяснять мне, что лицам без гражданства и правильно оформленной визы теперь не разрешается въезд в Испанию. И ничего не остается, кроме как передать его утром пограничникам – «конечно, после того, как он позавтракает».

Когда я пересказала это доктору Беньямину, кровь отлила от его лица, и оно стало мертвенно-бледным, как у привидения. Он, пошатываясь, отошел от нас.

– Рубио останется здесь на ночь. Утром он проводит этого человека в участок.

Фактически доктор Беньямин оказался под домашним арестом – он, видимо, это понял.

– Пограничники – люди ответственные, – сказала я. – Вам не нужно их бояться.

– Они убийцы, – сказал доктор Беньямин.

Сержант лишь грустно усмехнулся. Что еще ему оставалось?

– Где остальные? – спросил он.

– Номер фрау Гурланд с сыном – по той стороне коридора. Я вас отведу.

Консуэло потер руки, как будто ему было нехорошо.

– Спокойной ночи, доктор Беньямин, – сказала я.

Доктор Беньямин снова поклонился. Он был удивительно спокоен, даже полон достоинства. Но было видно: он сделал вывод, что его долгий путь вдруг самым плачевным образом прервался. Когда мы уходили, он стоял посередине комнаты – маленький, съежившийся, один из самых одиноких людей, которых мне приходилось когда-либо видеть.

ВАЛЬТЕР БЕНЬЯМИН

Поведать обо всем рассказчику разрешает смерть. Это у нее он заимствует свою власть.

16

Хосе вытянул шею, оглядывая комнату:

– Мама, что случилось?

– Ничего, дорогой. Спи, спи.

– Где-то разговаривали.

– Да нет. Это просто гроза, ставни хлопают.

Полицейские ушли час назад, и, хотя ей теперь было уже не заснуть, она надеялась, что Хосе, может быть, все-таки отдохнет. Бедный мальчик очень устал. До сих пор он стойко все переносил, но тут достиг своего предела, она понимала это.