Путь Беньямина

Они так торопились уйти из «Фонды Франки» до того, как проснется охранник, что Хосе не успел ни умыться, ни почистить зубы. Он просто влез в ту же перепачканную одежду, что была на нем вчера. На рубашке вокруг подмышек расплылись пятна, и вонь была невыносима даже для него самого.

Он беспрестанно зевал, опираясь на портфель Беньямина, который держал на сиденье у себя под рукой. Мальчика так и подмывало открыть его, посмотреть, что это за рукопись там лежит, но он не осмеливался. Это было бы все равно что из любопытства заглянуть в гроб.

Невдалеке показался городок Жирона, и поезд начал замедлять ход.

– Запомни: если кто-нибудь начнет задавать вопросы, ничего не говори, – предупредила его фрау Гурланд, когда завизжали тормоза. – Мы едем в Саламанку, там нас ждет твой отец. Это все, что ты знаешь. Понятно?

– Да.

– Хорошо. Чем меньше будет сказано, тем лучше. Это всегда помогает. – Она добавила: – Не нужно волноваться, дорогой. Говорить буду я.

Хосе рад был позволить ей говорить за него. Показная независимость во время восхождения на Пиренеи вымотала его, и ему хотелось вернуться в прежнее состояние, разрешить ей заботиться о нем. Теперь он понимал, что в сложившихся обстоятельствах мать делала все, что было в ее силах, и что он должен проявить к ней сочувствие, попытаться помогать ей чем только можно, чтобы они все-таки благополучно добрались до Португалии.

Он положил руку на портфель из невыделанной кожи. Удивительно было, что доставить эту рукопись в Нью-Йорк выпало ему и его матери. Когда они покидали «Фонду Франку», он упрашивал мать разрешить ему нести портфель. Вес у него был немалый, и она была не очень довольна.

– Нам не нужны помехи, двигаться надо быстро, – сказала она, глядя на ношу.

Хосе крепче сжал ручку, он был полон решимости защищать эту частицу Вальтера Беньямина, оставшуюся у них. Дорогой ему человек как будто говорил: «Я так много своего вложил в эту книгу, Хосе. На ее страницах – я весь».

Поезд, дергаясь, остановился на крошечной станции, состоявшей из единственной платформы и крашеного сарайчика. Взяв двух или трех пассажиров, он рывками тронулся, свистя и выпуская пар. Вскоре он снова ровно катился, и Хосе положил голову на плечо матери.

Фрау Гурланд вдруг прослезилась. Во время перехода через горы с Хосе было нелегко. Он старался выпрыгнуть из детства и за один день повзрослеть, а значит, оторваться от нее. Теперь она, конечно же, снова нужна ему. То, что его голова мягко лежит у нее на плече, служит тому доказательством. Скоро он сполз ей на колени, и она берегла его сон, как будто он был совсем маленьким, когда ее святой обязанностью было защищать его. Аркадий сказал ей перед тем, как его забрали: «Позаботься о нем, Хенни». Хорошо, ответила она теперь. Я позабочусь о нем.

Поезд мчался вдоль берега на юг, в Барселону, солнце заливало светом лицо спящего Хосе. Проснулся он, только когда они уже подъезжали к Барселоне.

– Здесь у нас пересадка, – прошептала мать ему на ухо.

– Мы приехали?

– Да, это Барселона.

Хосе потянулся за портфелем, а мать сняла с верхней полки рюкзаки. Вокзал был большой, с высокими сводами. Хорошо одетые деловые люди стояли по трое-четверо и громко разговаривали. Фрау Гурланд остановилась у киоска купить буханку хлеба и немного мягкого сыра, но есть было некогда. Экспресс на Мадрид отправлялся через десять минут, и они сели в поезд всего за несколько секунд до отхода. Место они нашли рядом с тучным господином в костюме в узкую белую полоску.

Поезд впечатлял своим интерьером: голубая обивка и тисненая кожа на стенах каждого купе. Над головами пассажиров красовались незажженные лампы для чтения в форме тюльпанов. К стене под широким чистым окном был прислонен сложенный столик.

Тучный господин бросил взгляд на фрау Гурланд, как бы удостоверяясь в том, что она действительно вошла. Его пышная плоть – белая, одутловатая – напоминала тело запеленутого младенца, а крупные суставы пальцев утопали в коже, как вмятины в тесте. Выглаженный с паром костюм, до блеска начищенные туфли да еще цветочный запах одеколона свидетельствовали о достатке, если не о знатности. «Адвокат или коммерсант какой-нибудь; может быть, политик», – предположила Хенни Гурланд.

Он попыхивал толстой красноватой сигарой и сосредоточенно читал газету, время от времени кривя лицо. Новости ему явно не нравились. Но один раз он вдруг разразился пронзительным смехом, напугав Хосе, и тот, чтобы успокоиться, посмотрел на мать. Над блестящей лысой головой испанца висел дым, и вскоре в купе стало нечем дышать. Фрау Гурланд закашлялась, но возмущаться не стала: в их обстоятельствах это было бы неразумно.

В какой-то момент их сосед повернулся к Хосе, глядя на него с любопытством, и вроде бы уже хотел спросить его о чем-то, но передумал. Хенни Гурланд старалась не встречаться с ним взглядом, боясь привлечь лишнее внимание. Меньше всего ей хотелось, чтобы с ней заговорили. Это могло быть опасно. А вдруг он инспектор полиции или государственный чиновник?