Путь Беньямина

Но вот когда у парня, спавшего на соседней с ним койке, однажды ночью начались жуткие боли в боку, а через несколько дней он умер от разрыва аппендикса – видеть это было куда тяжелее. Молодой Эфраим Вольф (ему не было еще и двадцати трех) совсем недавно приехал во Францию из Люблина, где работал учителем в школе для мальчиков. Он был уже болен, когда прибыл в лагерь, но охранник ничего не сделал, чтобы помочь ему, хоть тот и умолял отпустить его к врачу.

– Да брось ты чепуху молоть. Съел что-нибудь, вот и скрутило живот, – сказал охранник. – Тут еда такая – все животом маются.

Эфраим Вольф пролежал в муках трое суток. Он стонал, а на четвертый день стал тихо плакать. Беньямин прикладывал ему ко лбу мокрые полотенца и шепотом лгал на ухо, что боль в животе скоро пройдет. На пятый день молодой человек молча умер. Тело предали земле на шестой день на опушке орешника примерно в километре от ворот лагеря. Человек десять прочли над могилой кадиш. Раскачиваясь взад-вперед на каблуках, Беньямин – впервые за много лет – заплакал.

На третий месяц его пребывания в неволе commission de triage[46] сообщила Беньямину, что его скоро отпустят. Его сестра Дора написала, что счастливым поворотом дела он обязан, в частности, вмешательству Адриенны Монье[47] и Жюля Ромена[48], которые обратились с прошением от его имени к кому надо. «Бог евреев не оставляет тебя», – писала она, и это было так на нее не похоже.

Его товарищи по лагерю по-разному приняли это известие. С одной стороны, люди радовались, что кто-то из них выходит на свободу. Это был добрый знак: раз отпускают Беньямина, значит, может быть, и всех скоро отправят по домам. А может быть, и вообще война заканчивается? С другой стороны, их маленькое общество потеряет полюбившегося всем человека, и не будет больше его лекций, которые, затаив дыхание, слушали даже те, кто не понимал ни слова из того, что он говорил.

– Значит, мне тут гнить, как крысе, а ты – в Париж, канкан плясать? – шутил Хейман Штейн вечером накануне освобождения Беньямина. – Я так понимаю, самую тяжелую работу, лекции о Ницше, ты мне оставляешь. Надеюсь, будешь плохо спать, все думать – что же я скажу.

– Не нужен нам Ницше, – отрезал Меир Винклеман. – Не сейчас. Через неделю нас всех Гитлер за чтение Ницше усадит. – Стоя рядом с Беньямином, он внимательно рассматривал его, как скульптуру. И вдруг расцеловал в обе щеки и сказал: – С Богом.

Ганс Фиттко – его темные волосы были зачесаны назад над сильным мужественным лицом, как у кинозвезды, – тоже поцеловал Беньямина.

– Скоро снова встретимся, – сказал он, сжимая его руки. – Если увидишь Лизу, передай, что у меня все хорошо.

– Но все равно ты поц, – стоял на своем Штейн, и все засмеялись.

Той ночью Беньямин провалился в рыхлый сон, и ему приснилось, как его приятель, доктор Досс, ведет его куда-то вглубь преисподней – что-то вроде Гадеса, тоннель в форме лабиринта. В тоннеле было много комнат, по обеим сторонам у стен стояли кровати, на них лежали или сидели мужчины и женщины – его друзья, знакомые и незнакомцы. Некоторые из них курили сигареты. В одном просторном, полном золотых сталактитов зале, освещенном свечами, Беньямин увидел женщину с короткими белокурыми волосами, лежавшую на кровати с чуть раздвинутыми ногами. Он подошел к ней поближе, она оказалась красавицей. Услышав его шаги, она открыла глаза, и вспыхнувшая в них зеленая молния ослепила его. В светящемся рисунке на покрывавшем ее одеяле можно было различить причудливый узор, очень похожий на тот, о котором Беньямин однажды рассказал доктору Доссу: закручивающуюся в спираль голубую линию. «Спираль – это круг, освобожденный от пространства», – сказал он сам себе. И вдруг увидел, что женщина держит одну сторону одеяла приподнятой, показывая ему узор: на нем как будто нужно было прочесть какой-то духовный ключ, указатель выхода из лабиринта, в глубины которого он шел. Нужно повернуть в обратную сторону. Нужно идти к свету.

Глаза женщины и ее белые бедра мерцали в темноте. Маленькие груди приподнимались с каждым вдохом. Вся эта красота разрывала сердце. Но знает ли он эту женщину? Заговорит ли она с ним? И жива ли она, или ее уже нет?

Беньямин проснулся, взгляд его был устремлен в потолок барака, пересеченный гниющими балками. Сквозь узкое оконце было видно, как мириады звезд прокалывают черное небо точками света. Как будто взрывались галактики, разбрасывая огромные концентрические кольца огня. Он понял, что уже не уснет. Сновидение жгло, как угли от жаркого костра, согревая его с головы до ног. Вопреки привычке, его не тянуло истолковать свой сон – времени впереди много, еще успеется. А в этот миг он лежал и чувствовал что-то удивительное – почти блаженство.