Путь Беньямина

Он смотрел, как Юла раздевается, сидя спиной к нему на низкой табуретке перед зеркалом без рамы, и постепенно мурашки, бежавшие у него по спине, осатанели – превратились в ос. Пустота комнаты подчеркивала наготу Юлы. Она тихо сидела и рассматривала себя в зеркале: свою алебастровую кожу, темные волосы на лобке, тугие, широкие груди. Живот едва заметно выдавался вперед.

Беньямин разделся, его сырая одежда словно растеклась по полу. Совершенно голый, возбужденный, он прошел через комнату, ступая босыми ногами по холодным голубым керамическим плиткам, и прижался к ложбинке у нее на спине.

– Я не могу спать с тобой, – прямо сказала она.

– Я люблю тебя, Юла, – произнес он.

– Что-то между нами не ладится, – стояла она на своем.

– Милая моя Юла.

– Прости меня, Вальтер. Если б я могла, не отказывалась бы. Поверь мне.

Все в нем набухло до острой боли, и он сильнее прижался к ней.

– Пожалуйста, Вальтер, не надо. – Черные волосы ниспадали перед ее лицом, как занавес, а сзади на шее блестящие костяшки позвонков проступали как цепь из слоновой кости. – Я не хочу этого.

Но было поздно, он уже не мог остановиться, не владел собой.

Юла, не двигаясь, дала ему закончить.

Беньямин вытер ей спину белым полотенцем и сказал:

– Прости меня, милая моя. Мне так стыдно.

Она всхлипывала, плечи ее тряслись.

Он бережно отвел ее к кровати, уложил между прохладными простынями, стал гладить по голове, прижавшейся к подушке. Она лежала к нему спиной, но уже не плакала. Может быть, ему удалось разбить лед, говорил он себе, и завтра все между ними поправится. И сам себе не верил. У них всегда что-нибудь да не клеилось, словно они были радиоприемниками, настроенными на разные волны.

С Асей было то же самое. О том недолгом времени, тех ужасных месяцах, что она в притворстве пробыла с ним в Берлине, он до сих пор думал с недоумением и яростью. Чего она хотела? Она позволила ему спать с ней, но ответного чувства не проявляла, как будто исполняла какую-то непосильную повинность.

– Это не любовь, – сказал он ей однажды прямо посреди любовного действа, – это гидравлика какая-то.

Она резко села на кровати.

– Разве это не то, чего ты хотел? – спросила она. – Ты же хотел постели.

– Ася, зачем ты мучаешь меня? Я люблю тебя, – ответил он.

– Ты любишь себя, – сказала она.

– Пожалуйста, милая. Ты ведь знаешь, что с первого же раза, когда я увидел тебя – в той лавчонке на Капри, – ты всегда в моих мыслях. Я… я…

Трудно было подобрать какие-нибудь слова, кроме избитых фраз, это было мучительно, и он, запнувшись, замолчал.

Ася вскинула брови, закурила, выпуская дым ему в лицо. Через некоторое время она сказала:

– Вальтер, в твоих мыслях всегда столько разных предметов. Тебе никогда не приходило в голову: может, ты слишком много думаешь?

– Ты смеешься надо мной, – сказал он, вставая с кровати. – Это не любовь. Я не знаю, что это такое.

Ася вздохнула. Непонятно, зачем она оставила несчастного Бернхарда Райха одного в Москве. Может, просто чтобы досадить ему. С той жуткой зимы, когда Беньямин приехал и жил у них, разлад между ними не прекращался. Райх не без оснований считал, что они оба злоупотребляют его терпением, но во флирте с Беньямином, происходившем прямо у него под носом, обвинял Асю. Раза два или три он видел, как она положила бедняге руку на колено. Если бы он только знал, что на самом деле все обстояло гораздо хуже: несколько раз она набрасывалась на Беньямина и ненасытно целовала. Во время одной из таких сцен она позволила ему запустить руки себе под кофточку и положить их на свои маленькие груди.

– Я хочу тебя, – сказал он ей.

Она с кокетливой скромностью ответила:

– Не сейчас. Может быть, в другой раз.

Беньямин не понимал, с чего вдруг она той весной решила явиться в Берлин и по непостижимым причинам, даже с какой-то свирепостью преподнести ему себя, как филей на тарелке. Теперь, лежа на заплесневевшей соломе, подтянув ноги к груди и дрожа, он вспомнил, как они с ней впервые оказались в постели. Сначала она раздела его, и он от этого завелся. Потом она очень долго целовала его стоя, млея от близости. Горящее здание его тела обваливалось этаж за этажом. Наконец она толкнула его на кровать и пожрала своим огнем.

Ее похоть приводила его в смятение, обескураживала. Он ждал нежности, но напрасно. В тот раз она быстро оделась, вышла в кухню и налила себе выпить. Она сидела одна у окна его комнатки и смотрела на дождь, оставлявший на стекле свои узоры. Щеки у нее были мокрыми от слез.

Беньямин не знал, как ее утешить.

– Ася, любимая, что с тобой? – спросил он, гладя ее по волосам.

– Дело не в тебе, Вальтер, – сказала она.

– А лучше бы было во мне. Тогда бы я тебе помог.

– Мне нужно возвращаться в Москву.

– Тебе там нечего делать. Я здесь. Оставайся со мной. Что бы там тебя ни тяготило, мы справимся. Я смогу помочь тебе, если ты позволишь.

– Мне нужно ехать, – стояла на своем она.