Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Затем они обсудили возможный маршрут, и Амор сказал, что не факт, что он воспользуется тем, который предложил отец Юстин. Он отчего-то вспомнил карту, котору ему показал Яспер. Кажется, к предполагаемому маршруту в некоторых местах слишком близко подбирались красные зоны – территории, находившиеся под властью если не частных армий, так партизан – самоуправцев, иными словами. Яспер злословил на счет обеих этих сторон, и даже если убрать его субъективное отношение ко всему, что не Лига, у него наверняка были веские причины не любить их. Отец Юстин убежденно сказал, что те двести сорок километров до ближайшего санитарного лагеря вполне возможно преодолеть за восемь-десять дней. Отец Амор согласно кивал головой и думал, что как бы три недели не оказались слишком оптимистичным прогнозом.

Затем Амор долго стоял и размышлял: что делать с коммом. Брать с собой, оставить здесь, уничтожить. Что делать с домом и церковью, стоит ли рассчитывать на то, что оставшиеся без него сельчане будут присматривать за приходским имуществом, или вдариться в беспросветный пессимизм и исходить из того, что вскоре некому – и некуда – будет возвращаться.

Он все-таки взял комм – штучка была совсем маленькой, очень легкой. Уничтожить ее всегда успеется. Наверное, и пока Амор будет готовить своих подопечных к Великому Исходу, комм как раз зарядится достаточно, чтобы хватило хотя бы на часть пути.

Вторник – это был вторник, смутно припоминал отец Амор в перерывах между перевязками, короткими разговорами, попытками привести в относительный порядок свое имущество и мыслями, которые он старательно и не всегда успешно загонял в сумеречную зону, где их словесная оболочка растворялась в мареве полусознания. Среда – это все еще была та неделя, начавшаяся со службы в трудовом лагере, и рядом с деревней остановились четыре семьи. Староста, а с ним остальные категорически отказались пускать их внутрь, страстно, агрессивно и зло проклинали их, стоя на границе. Беженцы сели на землю рядом с кустами и замерли. Отец Амор, к которому прибежал мальчишка, посланный, очевидно, сердобольной матерью, подхватил две фляги воды, попросил одного из приютских помочь ему отнести провизию и отправился к беженцам.

За спиной у него шипели недовольные голоса – к этому не привыкать. Амор остановился рядом со старостой и сказал:

– Наверное, им все равно, куда идти, они и с нами могут отправиться. Да?

Староста попятился и часто закивал головой. Амор постоял немного, словно в ожидании ответа на самый главный вопрос бытия, и пошел к беженцам.

Они плохо говорили по-французски, чуть лучше – по-английски. Тех диалектных слов, которые успел выучить Амор, не хватало. Наверное, они не нужны были совсем. Люди сидели на земле, женщины обнимали детей, прижимали их. Подростки смотрели на Амора, сжав кулаки, готовые нападать, в случае чего, и боявшиеся, отчаянно, тоскливо, непрерывно, и все равно твердо настроенные защищать. Единственный мужчина – старик лет шестидесяти от роду с бельмами на обоих глазах, вслушивался, задрав голову вверх и развернув ее ухом к Амору.

– Вода, немного еды. Все, что есть. Мы идем на юг. Там будут врачи, еда, вода. Это долго и сложно, но есть шанс, – медленно говорил Амор.

Старик кивал головой, женщины переглядывались. Дети смотрели на Амора круглыми, полностью лишенными выражения глазами. Старик откашлялся, спросил: «Когда?»

Амор задумался. Шла бы речь только о приюте, они могли бы выступить хоть вечером. Но у него были обязанности и перед жителями деревни. Он задумчиво улыбнулся ребенку – вроде мальчику, лет четырех от роду, глазевшему на него, посмотрел на мать, напряженно сжавшуюся за его спиной, глазами спросил: можно дотронуться до него? Она прижалась лицом к макушке ребенка, быстро посмотрела на Амора. Он медленно протянул руку к ребенку и погладил его по голове, затем так же медленно, без резких движений, нарисовал небольшой крест под его ключицей.

– Мы отслужим службу, – обратился он к старику, – это займет немного времени. И отправимся. Завтра.

Он встал, подошел к старосте, взял за предплечье и указал головой в сторону своей хижины. Тот послушно потянулся за Амором.