Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Берт испытал сильное желание поежиться: ему показалось, что Горрен вспомнил при этом то заретушированное предательство, когда у Берта не хватило духа сказать «мы» после того, как Горрен подчеркнул это «я» в своих рассуждениях о щекотливом положении, в котором оказался — или еще окажется. Горрен никогда больше не поднимал эту тему, за что Берт был ему благодарен. Особенно если учитывать, что он до сих пор не был уверен, сможет ли поправить его на «мы». Ему было слишком комфортно в его положении ведомого, чтобы так просто выходить из него — это, как выяснялось, вынуждало и брать на себя ответственность, чего Берт категорически не хотел.

– Ты хочешь сказать, что европейцы где-то далеко растят супер-кандидата, который одним своим появлением поставит большой и жирный крест на карьерах Дейкстра и Лиоско? – скептически спросил он.

– Помилуй. – Сухо сказал, как обрезал, Горрен. – Даже если бы они хотели, времени у них слишком мало. Разумеется, если они не рассчитывают на успех на следующих выборах. Или на пару выборов дальше, скорее всего. Нет, я не об этом говорю, а просто о том, чтобы спутать карты. Бедный тот тип, которого они попользуют в своих низменных целях. Но, – он небрежно повел плечом, – такова жизнь.

Берт поморщился.

– Звучит слишком ненадежно, чтобы быть правдой. Скорей кокетничают, как старая куртизанка.

– Отчего же, – задумчиво отозвался Горрен. – Дело даже не в том, на что они рассчитывают на этих выборах. В любом случае, для Дейкстра и для Лиоско существенна помощь Европы. И Америки, и Азии, и Австралии, разве что на Антарктиду наплевать. Они и торгуют собой, чтобы получить поддержу из самых различных источников. Дело в том, что они готовы предложить взамен, чтобы заручиться поддержкой. Нет, что они могут предложить взамен. – Поправился он. Помолчав, тихо произнес: – Хотел бы я знать, что они уже предложили. И достаточно ли этого для другой стороны.

– Так что, в Европе уже решили, кого поддерживать?

– Да ну, – скривился Горрен. – Торг еще идет. И он очень долго будет идти, наверное, до самого последнего дня. – Он замолчал, начал жевать нижнюю губу. – Что-то мне кажется, что правительства решили очень сильно кое-кого наказать.

Берт напрягся. Он чуть не взмолился, раздираемый жаждой знать, к каким выводам пришел Горрен. И — не решился спросить. Во-первых, в Горрене могло неожиданно проснуться все то же кокетство, и он немало помурыжил бы Берта, прежде чем признать: так, мол, и так. Во-вторых, и это было куда существенней, их отношения не изменились на первый взгляд, и Берт не чувствовал ничего в привычной болтовне с Горреном, в обсуждении самых разных дел, насущных и прочих, что намекало бы на изменившееся расположение к нему Берта. Но сам он не мог избавиться от противного червячка, удерживавшего от непосредственности в разговорах с ним.

Горрен заметил непроизвольное движение Берта, посмотрел на него, оценил жадный взгляд, снизошел до пояснения:

– Не здесь, дорогой мой, далеко не здесь. Они могут пыжиться, надуваться от гордости, но слухи об их влиянии на внутреннюю политику слишком преувеличены. И кто бы ни пришел к власти, милый Берт, они будут водиться и с ним. Немного помашут пальцем, похмурятся, но послов примут. Помнишь, как дело было с Чимека Киембезеко? Что он там в своем Мали творил, оставалось шито-крыто, пока это нужно было европейцам. Ну случались пикеты, так они и перед правительственными резиденциями случаются. В конце концов, они там в демократии живут, народ имеет право выражать свое мнение. Обращать ли на него внимание — тут другой вопрос. Правда, когда Киембезеко благополучно прикончили, а в дворце посадили того генерал-лейтенанта, европейцы начали страстно и пламенно любить нового, демократично избранного типа, а беднягу Киембезеко поливать грязью. Демократия, чтоб ее. Права и свободы, ай-ай. Нет, они примут любой исход выборов, у них вариантов нет. Но мне хочется, нет, мне страстно хочется знать, во что это выльется в Европе.

Он хитро ухмыльнулся и покосился на Берта.

– Может, у тебя есть предположения, милый? – промурлыкал он и звонко засмеялся, когда Берт недоуменно нахмурился. – Ах, не сердись на меня, – он нагнулся и погладил его по щеке. – Мне просто нравится заставать тебя врасплох. У тебя так выразительно меняются выражения на лице. Берт, милый. Я давно хотел тебе сказать, что ты отвратительно моногамен. Ты, наверное, даже Альбе не изменял, хотя здесь-то, в ваших миссиях, у тебя наверняка была уйма возможностей.

Берт вжался в спинку дивана, посмотрел на него круглыми глазами, явно не понимая, что именно Горрен хотел от него. Горрен опустился на диван с подчеркнутым изяществом, сжал колени, кокетливо склонил голову и положил руку ему на колено.

– Признайся мне, – проурчал он и подмигнул. – Альбе уже давно безразлично все, что могло быть неприличного в вашем браке, а мне так любопытно, настолько ли ты хорош, как я о тебе думаю, и способен ли на такое пикантное разнообразие.