Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Как ни крути, он все-таки был прав. Что-то такое, пусть менее откровенно, говорил Коринт. Давно — больше месяца назад, уже после их неожиданного совместного отпуска, такого короткого и скудного, от которого даже воспоминаний толковых не осталось. Берт почему-то сердился на Коринта, куда больше, впрочем, он ожидал, что Коринт будет злиться на него. И он не пытался связаться с Коринтом; и в ответ получал молчание. Затем, не удержавшись, отослал Коринту глупое сообщение, в котором поздравлял с каким-то незначительным успехом: «Эмни-Терра» выиграла процесс, Тесса Вёйдерс давала интервью, в которых категорично настаивала на солидной и надежной деловой репутации компании, заявляла, что имеет честь управлять самым замечательным коллективом, состоящим из самых высококлассных работников, и что, естественно, у любой крупной единицы заводятся недоброжелатели и даже враги, и что именно наличие таких процессов указывает на принципиальность компании вообще и ее главы в частности, потому что именно принципиальные решения легче всего интерпретировать так, чтобы они оказались собственной противоположностью. И прочая, и во многих изданиях и в интервью со многими журналистами. Берт слушал ее, морщась, удивлялся, неужели никто, кроме него, не видит, что скрывается за ее риторикой? Но дело сделано, процесс выигран, Коринт наверняка совершил посильный вклад в это значимое событие, и повод был не лучше и не хуже других. Коринт коротко ответил на сообщение, и Берт дерзнул и позвонил ему. У него дрожали руки, потели ладони, сжимало горло, румянец жег щеки. Ему было страшно — увидеть Коринта, убедиться, что он настолько изменился с момента их последней встречи, что посмотрит на него как на пустое место, что за время, прошедшее с их отпуска, он по-иному оценил и сами их отношения, и — грубость Берта, его неожиданную агрессивность.

Но Коринт, кажется, был слишком уставшим, чтобы вообще чувствовать что-то. Он лежал на кровати, пристроив комм рядом, и его лицо на экране было изображено криво, а освещение было плохим настолько, что экран был залит гниловато-желтым цветом. Берт попытался улыбнуться ему — не смог. Ждал чего-то такого в ответ — Коринт просто смотрел на него.

– Как дела? – чувствуя себя до смешного — до слез — глупо, спросил Берт.

– Отвратительно, – легко признался Коринт. – А у тебя?

– Неплохо, – замявшись, решился сказать Берт. Это было правдой. Заявление Коринта, очевидно, тоже. – А что именно у тебя случилось?

Коринт тихо, обреченно засмеялся.

– Берт, милый, куда проще спросить, что именно еще не случилось, – прошептал он.

Он замолчал, печально улыбнулся, замер, глядя на него. У Берта защемило сердце. От самых разных эмоций, прежде всего нежности: Коринт был непохож на себя обычного, полного жизненной силы, пусть предпочитавшего не быть энергичным. И нынешний, смотревший на него с экрана комма полуприкрытыми, подозрительно влажными глазами. И расстояния между ними — тринадцать тысяч километров. Или больше — Берт отчего-то не удосужился спросить, куда именно занесла нелегкая Тессу и ее команду.

– Я отчего-то боюсь спрашивать, – хмуро пробормотал Берт, обмякнув в кресле.

Коринт хмыкнул. Потянулся куда-то, потыкал по клавишам, через две минуты вернулся на экран.

– Я послал тебе пакет данных. Установи его, – приказал он. – Ничего особенного, просто скремблер из экспериментальных, чтобы полностью дезактивировать возможные подключения. Исходными изображениями и звуком будем пользоваться только мы.

Берт подчинился, вернулся к изображению Коринта. Продолжил молчать: он все-таки не получил приличного ответа на свой вопрос. Что Коринт ответил, было отговоркой, явно вызванной пережитым им за предыдущее время.