Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

– Я был уверен, ты, белая свинья, – зарычал Сибе, – ты, проклятый гражданский, я был совершенно уверен, что я буду майором. Я не хочу быть генералом, но не против быть полковником, понимаешь? Это значит жалованье, льготы, личного шофера, страховки, о которых сейчас даже мечтать не смею, и я служил бы до пенсии, вышел в отставку, открыл бы отельчик где-нибудь, или спортзал или разводил коз на Мадагаскаре, или что-нибудь еще, но в свое время! Конкретно в свое время, когда будет хорошая конъюнктура, когда закончится это проклятое реструктурирование и когда чиновники наиграются в свои странные игры. В свое время! – повторил он, стуча кулаком в грудь на каждом слове. – Не тогда, когда этим уродам понадобились жертвы, а когда я захочу подать ходатайство, когда у меня будет нормальное настроение для этих собеседований, когда я созрел, ты понимаешь? – Он подался вперед, впился взглядом в Берта, словно хотел расщепить его на атомы в качестве проверки благонадежности и благоразумности. – И что делают они? Требуют. А если я не, то пойду под трибунал. И они отправили бы меня под трибунал, понимаешь ли ты это?

У Берта, очевидно, слишком озадаченное было лицо, что Сибе неожиданно замолчал; после долгой, напряженной паузы он покачал головой.

– Ты удивлен, что меня могут отдать под трибунал, и его приговор может быть самым суровым? – с деланным спокойствием полюбопытствовал Сибе. – Позволь ответить утвердительно, приятель. – Он откинулся назад, заметил официанта, стоявшего рядом с пивом и явно не решавшегося подходить слишком близко к буйному военному. Рявкнул: – Что ты мнешься там, как целка перед первым минетом? Ставь на стол и проваливай!

Берт подумал, что не мешало бы при первой возможности сунуть официанту чаевые побольше. Потому что бедняга так припустил от их столика, что можно было только диву даваться, как он не снес на пути своего почетного побега несколько более мирных клиентов. В принципе, понять его было легко: Сибе Винк выглядел, как человек, способный свернуть простому смертному шею, выпустить в него полный заряд ультразвукового ружья с близкого расстояния и внимательно смотреть, как у жертвы закипают мозги, вмешаться в драку один с двумя дюжинами уголовников или четырьмя гориллами — а самое главное, готовый на это. Пока нельзя было сказать, напрашивается ли он на драку, бросает ли вызов несчастным обывателям в этом несчастном баре, но Берт почему-то подозревал, что такая развязка, не находящаяся на первом месте в списке приоритетов Сибе Винка, была бы для него приятным продолжением вечера.

– Я не удивлен, что тебя могут отдать под трибунал, – решился и заговорил Берт. И ощутил, как под ногами захрустел тонкий совсем лед — и это при сорокапятиградусной жаре на улице, с которой не справлялись кондиционеры внутри. А под тоненьким, подтаявшим льдом — бездна вроде Марианской впадины, и обитают в ней неизведанные чудовища. Как-то так. Хотя, скорее всего, в качестве угрозы за эту дерзость Сибе помашет кулаками у него перед носом и переключится на иных. В ответ на его слова Сибе протянул: «Да-а-а?», и Берт продолжил, ступая мелкими шажками и вслушиваясь, вчувствываясь в то, что происходит под его ногами: – Я так полагаю, что за каждым из нас водится достаточно грешков на хороший тюремный срок. У тебя… у вас — тем более. С учетом того, где вы служите и чем занимаетесь. В свободное от стращания мирного населения время. Если позволишь, я удивлюсь по другому поводу. Случиться может все, что угодно, и легче и надежней всего служить, когда знаешь, что твои командиры за тебя горой будут стоять. А этого в твоих словах я не услышал.

– Вот! – грохнул кулаком по столу Сибе. – Вот за что я тебя люблю, Берти, пусть ты и склизкий человек, пусть ты и белый бабуин. Но ты всегда смотришь далеко и еще дальше. Ты понимаешь меня. Я очень ценю это. Я даже больше скажу. Я не хотел говорить тебе все это, потому что ты работаешь на свою инфо-платформу там в Европе, и ее читают здесь если не люди, так компьютеры. И что ты пишешь там, может оказаться на столе у начальства, и за то, что у кого-то слишком длинный язык, можно получить по шее очень сильно. Но ты умеешь молчать, и я ценю это. Ты понимаешь, что происходит, и тебе не нужно объяснять в подробностях, рассказывать, кто и за что отвечает и что может делать.