Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Сибе неожиданно обрадовался, хлопнул его по спине, счастливо обозвал рохлей и ленивцем, когда Берт чуть не упал на пол — а пошатнулся очень ощутимо от приятельского жеста Сибе Винка, с трудом удержался на стуле. А тому до такой степени понравилась фраза Берта, что он пошел к бармену, чтобы поделиться ей. И к еще паре людей подошел — и всем говорил, со всеми смеялся. Берт следил за ним, полуповернувшись, двигая бокал с пивом по столу, ухмылялся, неожиданно польщенный,что его остроумие оценили по достоинству. Удивленный, что оно у него вообще есть — никогда раньше не замечал. Озадаченный: Сибе большей частью старался вести себя степенно, иногда снисходительно, насмешливо — по-аристократически в его, Сибе, представлении. И чтобы вот так слоняться по пивнушке, приставая ко всем подряд и требуя, чтобы они посмеялись над вторичной шуткой незнакомого человека — странно.

Удовлетворившись триумфом, Сибе вернулся и плюхнулся на свое место. Он делал вид, что пьян — или опьянел чуть больше допустимого. Был шумен, требовал внимания. И это выглядело неубедительно. Берт обменялся парой слов с соседями, попросил принести закуску, проверил сообщения на комме — просто чтобы занять себя, не потому, что рассчитывал получить что-то важное. Этого времени было достаточно, чтобы Сибе вернулся к своему прежнему угрюмому настроению.

– Так ты хочешь знать, отчего я так страдаю? – мрачно спросил он.

Берт неопределенно пожал плечами, помычал невнятно и с умным видом оттопырил губу. Он как раз предпочел бы не знать. Кожа на его спине, где-то на уровне копчика, отчаянно зудела, пытаясь достучаться до разума. Вот, оказывается, где у людей заключено чувство самосохранения, – с невеселой иронией подумал Берт. От этой встречи едва ли могло проистечь нечто хорошее. Не для Сибе Винка — он как раз получит бесплатный сеанс вульгарной психотерапии. Для Берта: он подозревал со все большим пессимизмом, что Сибе твердо настроен злословить о начальстве. Возможно, вплоть до главнокомандующего. Это политиков, которые все время на виду, можно было ругать на чем свет стоит — малая плата за то, чтобы все прожектора были нацелены на тебя. Люди же, предпочитающие дергать их, на рампе стоящих, за ниточки, обладают очень болезненным самолюбием. Могут оскорбиться. Могут решить, что оскорбление должно быть искуплено. Могут воспользоваться всеми своими ресурсами, чтобы потребовать его искупления. Все-таки как прав был Горрен Даг, предпочитавший легкие, приятельские отношения со всеми подряд, а желчно поплевывавший в адрес тех, кого облущил во имя сомнительных целей, только в защищенном от прослушки месте и наедине с Бертом.

Но Сибе Винк влил в себя не меньше полутора литров пива. Берт не сомневался, что он был достаточно тренирован, и такие объемы для него не проблема. Выстоит, точнее, высидит, будет вести себя вполне вменяемо — но с окружающими. Сибе жаждал излить душу. Он избрал для того, чтобы поныть, Берта Франка. И тот мог руками и ногами отбиваться от сомнительной чести, но дела это не меняло: для Сибе Винка, не за красивые глаза ставшего майором, а вполне заслуженно, желания гражданского, пусть и проницательного, иногда остроумного, не имели ровно никакого значения.

А Берту не хотелось слушать его откровения. Очень сильно не хотелось. Он предпочел бы, чтобы Сибе слегка позлословил о равных по званию и чуть более вышестоящих, поделился горячими сплетнями о высоком начальстве, намекнул на места, в которые их посылали, и о задачах, которые перед ними ставили. Они бы немного пообсуждали светскую жизнь: Сибе был любителем современной музыки, не то чтобы ценителем — вкус у него был слишком эклектичным, и интересовало его не только творчество артистов, но и то, что их к творчеству подталкивает. Обмолвок и оговорок Сибе, его выразительных взглядов и мимики хватило бы, чтобы Берт понял куда больше, чем было оформлено в слова. Ничего из этого не отправилось бы в народ, но кое-какие сведения Берт донес бы до Горрена, а тот не преминул бы использовать их, чтобы еще на несколько километров растянуть свою паутину. Не обязательно, чтобы получить выгоду, а просто из любви к искусству. К сожалению, Сибе был в отчаянном настроении, нуждался в том, чтобы побыть откровенным — при этом едва ли он сам отчетливо осознавал свои потребности. Думал, наверное, что зол, что просто заполучил компанию, потому что одиночество оказывалось слишком тяжелым грузом. Хотел немного спустить пар, чтобы не попасть в лапы штатных психотерапевтов, которые неизвестно что могли донести начальству. У него были свои представления о приемлемом и недопустимом — для него, мужчины, солдата, офицера. Лидера. К сожалению, то, чем он жаждал поделиться со страдающим от такой чести Берту, было слишком опасным продуктом. От него бы избавиться, а еще лучше — никогда не знать, что он существовал.