Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Он наставил на Берта палец, и, вопреки ожиданиям и желаниям, Берт подумал: до чего они длинные у этих негров. Пальцы, конечности, шеи. И до чего они чокнутые. Все, поголовно. Негры, которые размахивают пальцами, конечностями, тянущимися к нему шеями, с круглыми глазами, белки которых все как один прошиты кровеносными сосудами — или давно перестали быть белыми, а налились густой, пугающей желтизной. Или тощие до такой степени, что напоминают дурацкие постмодернистские фигуры, сваренные из ломов, мосластые и с круглыми животами, или с ногами, походившими на обрезки бревен, неожиданно, удручающе толстыми для худого тела. Он их немало видел, тех, кому везло, как родственникам Сибе Винка, и они не только оказывались вождями крошечных племен, но сохраняли хватку в иных местах, в ином обществе и обеспечивали детям устойчивое положение там, где им открывался доступ ко всему миру, а с ним — к самым разным цивилизациям. И он же видел других, вроде бесконечных, часто безымянных людей, с которыми проходил, проезжал мили, слушая, задавая вопросы, стараясь затем забыть и все равно запечатлевая их — свои представления о них — угодные цензорам образы — в очередном тексте. Берт вроде признавал, что они, если присмотреться, не отличаются особо от собратьев-европейцев. Или наоборот, если не присматриваться особо. Но приходилось, потому что они требовали внимания, отказывались допускать, что человек рядом с ними — напротив — смеет не участвовать в празднике, который они организовали. И плевать, что это за праздник: поминки, рождение шестой дочки – и третьего ребенка в семье (потому что трое умерли в полном соответствии со статистикой — по достижении одного года по причине, которую врачи, как сто лет назад, обреченно называли «синдромом внезапной детской смерти», а родители охотно удовлетворялись — потому что не лучше и не хуже другого объяснения), свадьба — публичная казнь — закат, завершивший хороший день в уютной компании на полулегальном рынке. Даже вспышка чьей-нибудь ярости тоже была праздником, и Берт отмечал, что люди начинали смотреть в их сторону, явно заметив эмоциональность Сибе; они, наивные, рассчитывали понаблюдать за дракой века из партера, но при этом не попасть под грозу.

У Сибе, впрочем, были другие планы, и драка в них не входила. Ему, как промелькнуло в сознании Берта, было куда важней выговориться, обсудить что-то, его терзавшее, с человеком, для которого определенные тонкости — как вода для рыбы. Административные, скорее всего. Сибе Винку нравилось быть героем, он ничего не имел против бюрократической работы, у него, родившегося в большой семье, пытающейся властвовать над ограниченными ресурсами, был развит нюх, чтобы удержаться у кормушки, предпочтительно в первых рядах, но и масштабы были соответствующие — племенные. Видеть много дальше своего носа Сибе Винк толком не умел, но хотел летать высоко. Берт был не самым лучшим помощником ему — его приоритеты всяко отличались. Но подсказать он мог — наверное. Или выслушать, позадавать вопросы, сделать вид, что ему интересно — тоже ценное качество, когда кругом все заинтересованы только в том, чтобы сохранить целостность своей шкуры, и большинство из них — чтобы урвать кусок побольше.

Так что ко всеобщему разочарованию (и Берт был почти уверен, что услышал разочарованные вздохи-стоны) Сибе уперся локтями в стол, вытянул шею, вытянул губы, сощурил глаза и зловещим шепотом спросил:

– Ты сможешь сохранить тайну?

Берт скептически усмехнулся и честно ответил:

– Не знаю. Или мне можно солгать?

– Ни в коем случае. Ай, ладно, – махнул рукой Сибе, откинулся назад и ухватился за высокий стакан с пивом. – Тайны вообще такое дело, знаешь ли, неликвидное… – последнее слово он отчего-то выговорил особенно тщательно, словно покатал на языке, наслаждаясь его вибрацией во рту. – Они никому не нужны. Люди готовы платить за свое представление о них, а когда разнюхивают исходную тайну, разочаровываются, твари. Удивляются. Что она не такая красивенькая, как хотели получить, как мечтали. Да фигня, – неожиданно бодро сказал он и улыбнулся. Вот ты — скажи мне, как ты догадался, что мое начальство — дерьмо?

Берт удивленно моргнул.

– Как и любое начальство, – поморщился он. – Или о нем так думаешь, или оно вдобавок к этому на самом деле такое.