Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Впрочем, у Амора было оправдание своему безрассудству: Яспер Эйдерлинк связался с ним, когда Амор блаженствовал на траве под жасминовым деревом, и спросил:

– Ты действительно в Лагосе? В таком случае я настаиваю на встрече. Где тебя подобрать?

Отказаться от такого предложения было практически невозможно; с другой стороны, Амор не отказался бы от встречи, даже если бы она была сформулирована менее элегантно, да вообще грубо. Засранец Эйдерлинк не сомневался, что мир вращается вокруг его несокрушимой персоны, а смыслом существования отца Амора Дага является обеспечение душевного комфорта оного майора, которого именованный майор лишался, когда мир отказывался вращаться в соответствии с его требованиями. Кроткий отец Амор Даг не стремился заниматься назиданиями и наставлениями, не без основания полагая, что Эйдерлинку наплевать на все, что нельзя потрогать или расстрелять из огнестрельного ружья. А еще он не очень успешно убеждал себя, что майор Эйдерлинк все-таки неправ, считая, что он является пупом земли.

В любом случае, следовало побыть честным и признать, что чувство, переживаемое в ожидании майора Эйдерлинка, напоминает счастье: всего ничего, самая малость, и они встретятся, отца Амора привычно обдаст жаром от простого рукопожатия, майор Эйдерлинк привычно усмехнется, как может только он, двусмысленно, пошловато прищурится, сверкнет ослепительно белыми зубами и сделает отцу Амору комплимент, отчетливо балансирующий на грани пристойности и неприличия. Он на такие вещи горазд, Яспер Эйдерлинк. Он на многое горазд, даже если присматриваться к нему в отрыве от чисто субъективных представлений, которые сформировал себе отец Амор. Сам отец Амор жалел невероятно, что не может стряхнуть с себя это посвящение, свой сан, чтобы ответить Ясперу такой же слегка хамоватой любезностью; еще больше он жалел, что не может избавиться от беспомощности, которую испытывал перед Яспером Эйдерлинком. Иногда ему казалось, что он должен, обязан это сделать, и Амор собирал по крупицам силы, чтобы разорвать путы раз и навсегда; чаще всего его решимость разбивалась, как волны об утес, когда Яспер объявлялся в сети и требовал полного и безраздельного внимания отца Амора. «Господина священника Дага», – как иногда насмешливо обращался к нему Яспер Эйдерлинк. «Милейшего, дражайшего отца Амора», – мурлыкал он, оказавшись удовлетворенным и позволив Амору тщательно отмассировать его самолюбие.

Амор немного постоял рядом с братом Константином, убедился, что брат Юстин был прав, сослав того к вратам: брат Константин был замечательным заградительным инструментом. Он говорил столько и так энергично, что самая решительная атака ворот епископата захлебнулась бы от напора отца Константина: он принялся бы расспрашивать, что да как да почему, и уверены ли господа нападающие – правда-правда, что ли, уверены? – что им нужно именно сюда и именно сейчас, а почему они так считают, и прочая, и прочая. Иными словами, два с половиной часа в ожидании Яспера Эйдерлинка пролетели совсем незаметно. При этом брат Константин то ли по наитию, то ли по причине невероятной хитрости и двуличия не сболтнул ничего существенного, хотя три четверти времени провел не за расспросами, а за рассказами. Амор не узнал ничего нового, чего бы не знал из сети. Даже сплетен никаких к своему глубокому разочарованию. Сам он тоже разочаровал брата Константина, не поддавшись настойчивости и не рассказав, что собирается делать вечером. Он рассеянно пожимал плечами, любовался небом и деревьями, одобрительно угукал, когда брат Константин звучал особенно возбужденным, но на прямые и не очень вопросы: «Вы, наверное, с приятелями встречаетесь? А где? А с какими?» – механически пожимал плечами и спрашивал о чем-то незначительном, но приводившем к очередному приступу глоссореи брата Константина.

Попрощавшись наконец, отец Амор отправился на место встречи с неугомонным Яспером Эйдерлинком. Он заставлял себя идти медленно – времени до встречи оставалось больше пятнадцати минут, идти до условленного места в лучшем случае десять. Эйдерлинк прибудет туда точно вовремя – он гордился, как точно чувствует время, охотно рассказывал, как тренировался, чтобы отнивелировать свой внутренний хронометр до такой предельной точности. Он и в других ценил эту точность. И как бы ни хотел майор Эйдерлинк встретиться с отцом Амором Дагом (а скорее, как ни пытался убедить его в своем желании), раньше времени он все равно не прибудет, пусть и будет знать с абсолютной точностью, что отец Амор уже на месте. Так что зачем доставлять ему такое удовольствие?

И Амор неторопливо обошел еще один квартал, постоял у цветного фонтана, обменялся парой фраз с цветочницей, глянул на часы, недовольно отметил, что все равно придет слишком рано, и побрел к перекрестку. Там, на его счастье, пустовала одна скамейка, на которую отец Амор уселся, уселся, намереваясь проскучать две минуты до явления блистательного майора Эйдерлинка, пафосного засранца, наверняка щеголяющего по такой жаре в белоснежных перчатках.