Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Через две минуты Коринт удовлетворился эпитетом «жадеитовый» для описания своего нового остромодного пиджака, пострадал на тему сложности подбора рубашек и наконец переключил внимание на Берта.

– Я слышал, в Брюсселе была отвратительно дождливая погода, – легкомысленно произнес он.

– Ничего особенного, – пожал плечами Берт. – Для Брюсселя. Мне повезло, и выпала пара солнечных деньков. А тебе?

– В Йоханнесбурге всегда хорошая погода, дорогой, – утомлено отозвался Коринт. Он отвлекся для того, чтобы расплатиться с ведьмой Филомелой, но при этом упорно не отключал коммуникатор. Берт мог пройти шаг за шагом, действие за действием по ритуалу, ценному для Коринта именно своей многоступенчатостью, как заподозревал Берт: прелестник повздорил с теткой Филомелой, получил от нее комплимент изумительной коже, похвастался восхитительной Филомеле новой процедурой, которую открыл для себя в Тунисе, повздыхал еще немного, удивляясь, как категорически отрицающая технический прогресс Филомела допускает рассчитываться чип-картой, а не требует наличные деньги, расцеловался с ней и вышел на улицу. Дверь закрылась, Коринт удовлетворенно выдохнул, впитывая жару, у Берта пробежали мурашки от неожиданной эротичности простейшего жеста. Он отвечал на беспечные – казавшиеся таковыми – расспросы Коринта, находясь в блаженном тумане, охотно рассказывал, что встретился с коллегами и они опасаются каких-то странных программ по реструктуризации секторов, что ходят самые разные слухи о самых разных вещах: реформа всех видов страхования, сопровождающаяся массивной медийной шумихой, причем нужно очень внимательно следить за тем, с кем служит эксперт, прежде чем решить, верить ему или нет; слишком пристальное внимание к здравоохранению с упором на размножение, верней его сокращение; значительный прирост активных членов церкви.

– Истеричный прирост причем, – заметил Берт.

– Что? – Коринт округлил глаза.

Берт задумался. Что именно он хотел выразить таким глупым замечанием?

– Ну либо церковь неожиданно оказалась прибежищем для истероидов самого разного толка, – широко улыбнулся он. – Не поверишь, я случайно оказался на вечернем служении, и что-то мне вспомнились миллионные церкви где-нибудь в Ботсване, не в обиду Ботсване будет сказано. Понимаешь?

– Не совсем, – прохладно отозвался Коринт, словно он раздумывал: обидеться или продолжить расспросы и уточнения, чтобы установить, что именно хотел донести до него Берт, но не смог в силу внезапно обострившегося косноязычия.

– Европа давно уже ведет относительно инертную религиозную жизнь, если позволишь немного пофилософствовать. Кстати, ты далеко от меня? Не хочешь заглянуть?

Коринт закатил глаза.

– Берт, я вижу, как ты одеваешься и что предпочитаешь из еды. Я категорически не хочу убедиться, что твои вкусы распространяются и на твое жилище. Ты не хочешь переместить свой круп в мою юдоль? – предолжил он. Самую малость, но вполне отчетливо, он прозвучал высокомерно. Прищурился, смотрел на Берта в упор, плотно сжимал губы, но делал вид, что улыбается. Глядел с вызовом: хватит духа у Берта сделать шаг в святая святых, или так и будет благоговейный поклонник ходить кругами.

Это было задумано как вызов; это было расценено как вызов. Берт зафыркал, шумно засопел и отключился. Коринт к невеселому удивлению ощутил, как что-то словно кольнуло его упреком: не стыдно? Тебе действительно этого хотелось? Не боишься, что он расценит это иначе? Человек – тварь непредсказуемая, пусть ты и ловок в играх с ним. А ведь Коринт знал наверняка, что Берт непременно будет поджидать его у дома, если же задержится по пути, то явится сразу же после того, как Коринт придет домой. Знал – уверен не был. Словно разные части мозга функционировали автономно друг от друга, отказываясь делиться информацией. Поэтому Коринт не спешил – не желал разочаровываться.

И то ли он слишком увлекся умствованиями насчет того, отграничены ли друг от друга когнитивная и волитивная сферы, читай воля и знания, либо взаимосвязаны сложно и неразрывно, просто время от времени переходы могут сбоить, создавать пробки, не пропускать сведения, что, выйдя из такси, увидев крупную фигуру Берта, топтавшегося неподалеку от подъезда, не обрадовался. Не испытал ничего, даже удовлетворения. Берт действительно был предсказуем именно так, как рассчитывал Коринт; он отреагировал соответственно интуитивным предположениям, а Коринт не мог найти в себе чуточку самодовольства, чтобы разогнать серую пелену апатии. Но игру нужно было доигрывать до конца, что бы ни думал себе Коринт. И он остановился, высокомерно осмотрел Берта с головы до ног, указал подбородком в направлении вдохной двери и пошествовал туда, нисколько не сомневаясь, что Берт поспешит следом.

Поприветствовав консьержа, Коринт кончиками пальцев указал за спину:

– Это мой гость, – сообщил он консьержу. И продолжил царственное шествие.