Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

И если лигейский президиум что-то затевает именно там, зачем это нужно, что может быть целью лиги, и почему Сибе Винк так хотел это рассказать?

В течение следующих двух недель столичные провинции Африки гудели, обсуждая две новости: в Конституционном суде рассматривалась законность передачи лицензий на добычу полезных ископаемых, выдаваемая правительствами стран мегакорпорациям, и Квентин Дейкстра открыто заявил, что твердо намерен победить на выборах главы президиума Лиги.

– Если быть точней, я принял решение участвовать в выборах. А это участие имеет значение только тогда, когда намереваешься победить, – пояснил он журналисту.

Берт Франк присутствовал на той пресс-конференции. Он молчал, даже не пытался заговорить с соседями, как-то познакомиться с коллегами – вроде как он мог их так называть. Пришел за два часа до начала этой самой пресс-конференции, чтобы увидеть, что зал уже под завязку забит журналистами; если не было их самих, то ассистенты, операторы, помощники, кто угодно, уже отвоевали квадратный метр площади и были твердо намерены не уступать ни сантиметра, чтобы не пропустить одно из важнейших событий политической недели. Так что Берту пришлось тесниться у задней стены зала. Вокруг него слышалось: «Могли бы и побольше помещение отвести», «Коррупционеры хреновы, на «Седьмом» продюсеры подарили местным двадцать путевок на такой и такой курорт, еще бы их не пропустили по контрамарке», «У Дейкстра пресс-секретарь тот еще говнюк, но за Квентина пожертвует обоими яйцами и правой почкой» и так далее. Он и другое слышал: «ублюдок Дейкстра», «говнюк Дейкстра», «мудак и хитрожопый изворотень Дейкстра». Люди, позволявшие себе такие высказывания, выглядели ровесниками главному герою пресс-конференции, и в них было нечто такое, что подтверждало: они могут себе это позволить. Слава, что ли. Властность. Которую излучал и сам Квентин Дейкстра.

Берт готовился к этому заданию – репортаже о пресс-конференции Дейкстра, одной из редких, кстати – очень тщательно. Он провел немало времени, просматривая репортажи с Квентином Дейкстра и о нем, отметил, что тот не любит пресс-конференции, но очень уважает интервью и некоторых журналистов. Некоторых – и открыто показывает это: ведет себя благодушно, отвечает на вопросы, кривит рот, обозначая приветливую улыбку; его мимика на лице, чем-то напоминавшем панцирь носорога, не очень подчинялась намерениям, но что-то неуловимое, почти нематериальное – обаяние, что ли – делало даже ухмылку, слишком напоминавшую акулий оскал, почти дружелюбной. Некоторых он терпел, даже бывая информативным в своих ответах – великая милость власть имущего. Некоторых открыто презирал; Берт хмурился, ежился, потому что Квентин Дейкстра излучал эмоции, которые определялись легко и достаточно определенно. Можно было почти сразу сказать, что именно испытывал Дейкстра – либо, когда он этого не хотел, невозможно было ничего определить по его лицу и фигуре. Он был не очень подвижным, не любил жесты, вел себя скорей статуеподобно, предпочитал добротную, консервативную одежду, но выглядевшую на все деньги, которые за нее уплатили, и даже больше, и при этом не бросавшуюся в глаза. А еще Квентин Дейкстра был пунктуален – и это в Африке. И даже пресс-конференция началась вовремя – сначала пресс-секретарь вышел, длинный, сутулый тип, и ровно в одиннадцать на стул уселся Дейкстра.

Берт вытянул шею и оглядел зал. Его куда больше интересовало, как реагировал на этого типа народ. Не то чтобы это могло оказаться хорошей идеей для заметки, но на общее настроение указывало. И понадобилось не более двух минут, чтобы стало ясно: журналисты, отъявленные циники, как о них думал Берт, готовые продавать и продаваться, были вполне искренне очарованы, застывали в неподдельном благоговении, пусть и на короткие мгновения, когда Квентин Дейкстра занимал свое место.