Путь-дорога фронтовая

Звуки, которые наполнили комнату, когда она начала играть, отразили ее настроение. Они вырвались резко и неожиданно, как крик, и вдруг, оборвавшись, перешли в едва слышное спиккато, словно смертной дрожью потрясшее скрипку. Спиккато длилось долго, бесконечно долго, то нарастая, то замирая. Казалось, человек что-то быстро шепчет, жалуясь, умоляя и кляня. Иногда у него как бы не хватало дыхания, и тогда шепот становился бессвязным и неровным, вот-вот он умолкнет совсем. Еще одно мгновение, и оборвется слабая нить жизни. Но вдруг где-то возникли новые звуки. Они пришли как бы извне и были необыкновенно бодры и жизненны, словно не та же самая рука направляла смычок. Сначала прозвучал мотив несложной песни, очень знакомый и в то же время трудноуловимый, так как звучал не только он один, но целый строй других звуков, слышавшихся в нем. Песня росла, ширилась, становилась все громче и громче, пока не нахлынула, не настигла, не закружила вихри звуков. Все это звенело, трепетало, билось в стекла, не вмещалось в комнате и вырывалось наружу.

Ее игру услышали красноармейцы. Они останавливались, вглядываясь в закрытые окна. Стояли, затаив дыхание.

Ее взгляд случайно упал на окно. Она увидела большую толпу бойцов, жадно слушавших ее. В толпе заметила двух красноармейцев, которые нашли ее в лесу. Здесь же находились майор и лейтенант, принесший скрипку. Майор приветливо улыбнулся ей, как старой знакомой. Было во всем этом для нее что-то настолько неожиданное и трогательное, что она не в состоянии была справиться с охватившим ее волнением. Руки ее дрогнули, она прервала игру и, прижав скрипку к груди, несколько секунд смотрела, как зачарованная, в окно.

Потом распахнула его и заиграла снова. Ничем не сдерживаемые звуки вырвались из комнаты, наполнили лес, поля, небо, мир.

Это был первый концерт на передовой линии фронта.

1940

СЫН

— Я считаю, товарищ генерал-майор, что их надо встретить в районе села Жабье и здесь дать бой. Здесь самая подходящая местность для действий танков и конницы. Вот, видите, как рисуется обстановка.

Пожилой полковник с морщинистым узким лицом, пересеченным пушистыми седыми усами, стоял у стола, где была разложена карта, и, наклонившись, водил по ней тыльным концом карандаша.

Генерал был моложе его. У него крупные резкие черты лица, энергичный подбородок, огромный лоб с зачесанными назад русыми волосами. Генеральская форма ловко облегала его плотную фигуру. Он молча сидел на табуретке, задумчиво глядя в окно, за которым в вечерних сумерках видны были желтеющие ветви яблони, обезглавленные стебли подсолнухов и высокий плетень.

Полковник, не встречая возражений, начал развивать свой план. План казался несложным. Получив сведения, что большая немецкая колонна танков и мотопехоты движется в сторону Жабье, он хотел встретить ее там и дать бой.

— Мы подбросим к имеющимся там силам танковый полк и стрелковую дивизию, — говорил он, стараясь поймать взгляд генерала и получить подтверждение своим мыслям.

Но генерал продолжал глядеть в окно.

— А вы знаете, я родился в этих местах, — сказал он вдруг, и какая-то нотка не то грусти, не то сожаления прозвучала в его голосе. — Вот в этих самых местах, — прибавил он. — Да-а… мальчишкой бегал…

Полковник, несколько удивленный этими словами, замолчал. Генерал оторвал взгляд от окна и взглянул на полковника.

— Да, да, при других обстоятельствах вы могли быть правы, — неопределенно сказал он, как обычно говорят, когда не хотят обидеть человека. — Места у нас болотистые. Вы знаете, в наших болотах утонуть можно.

— Утонуть? — переспросил полковник, не понимая, что хочет сказать генерал.

— Вы извините меня, — мягко произнес генерал. — Я увидел родные места и немножко расстроился. Пусто здесь в деревне. Никого нет. А как здесь было хорошо! Вы любите антоновские яблоки?

— Нет, я предпочитаю южные сорта.

— А я больше всего люблю антоновку. Эх, попробовали бы вы здешние моченые яблоки!

Генерал поднялся с табуретки, сделал несколько шагов. Хата была мала и низка. Большое место занимала печка. Генерал подошел к ней, открыл заслонку, заглянул внутрь и снова закрыл. Потом подошел к стене, где висели фотографии в рамках. Фотографии были блеклые, безжизненные. Был среди них групповой снимок, который изображал семью, очевидно, жившую в этой хате. Сидел отец семейства, крестьянин лет тридцати-тридцати пяти, принарядившийся к торжественному случаю, с примазанными волосами; рядом с ним сидела его жена. Между ними стояли дети: две девочки и мальчик. Наверно, это было снято где-нибудь на базаре в праздничный день, у заезжего фотографа. Рядом, в киоте, хранились погнувшиеся от времени венчальные свечи с лентами.

Генерал с интересом разглядывал фотографию. Полковник тоже подошел к стене и смотрел из-за плеча генерала.

— Где-то все теперь? — оказал генерал.

— Да, разбрелись люди, ушли в леса, — подхватил за ним полковник.

Заметив, что генерал не отрывается от фотографии, он произнес: