Путь-дорога фронтовая

— Наверно, этому снимку лет двадцать, двадцать пять. Отца семейства, вероятно, уже нет в живых, а мальчишка, возможно, сражается где-нибудь. Какой-нибудь танкист, летчик, кто его знает.

Генерал чуть усмехнулся, хотел что-то сказать, но полковник уже отошел к столу.

— Ну хорошо, давайте займемся делами, полковник! Генерал наклонился над картой.

— Вы говорите, что их надо остановить у села Жабье?

— Так точно.

— А вы уверены, что немец там захочет принять бой?

— Но как же, если мы его там будем встречать.

— А он возьмет да и свернет куда-нибудь вот сюда, — черкнул генерал пальцем. — Зачем ему прямо идти на Жабье? Он обойдет его и ударит нам во фланг.

— Но, позвольте…

— Да?

— Ему выгоднее идти прямо на Жабье. Его цель — захватить Вещеватую. Узловая станция!

— Пора бы вам, полковник, уяснить немецкую тактику. Часто вы видали, что они идут прямо, в лоб?

— Это не значит, что мы…

— Это значит, что мы должны сделать кое-какие выводы и для себя. Маневру мы противопоставим маневр. Свой, советский… — подчеркнул он.

Генерал сосредоточенно глядел на карту, где черными и красными линиями были нанесены позиции обеих сторон. Черная линия шла криво: то вбок, то вкось, изгибаясь и извиваясь, как змея. Красные стрелы вытягивали свои острия навстречу. Но черная линия все тянулась и тянулась… Генерал взял красный карандаш и уверенно перечеркнул ее в трех местах.

Полковник удивленно вскинул на него глаза. В первую минуту он подумал, что генерал сделал это не всерьез, возможно, просто символически зачеркнул эту линию и, несомненно, в конце концов согласится с ним, с, человеком, который по должности начальника штаба привык при прежнем генерале сам намечать и разрабатывать операции. Прежний генерал, Михаил Степанович, вполне полагался на него. Правда, бывали промахи. Говорили, что Михаил Степанович был мягкотел, не самостоятелен, жил старыми заслугами. Его как-то неожиданно сняли и назначили вот этого. С Михаилом Степановичем работать было легче, он был понятен, и, главное, старался поменьше сам во все вмешиваться. А этот забрал все в свой кулак, и трудно бывает его понять иногда. Сразу и не раскусишь. Вот и сейчас… Что за план придумал?

— Понимаете? — спросил генерал.

— Не совсем. Там, где вы перечеркнули линию неприятеля, — болота. И действовать нашим танкам и коннице…

— Э, болота, — пренебрежительно бросил генерал. — Там, где я указал, по этим болотам можно шагать, как по дороге. Разведали вы плохо, вот что скажите. Начальник штаба должен знать местность назубок. Вы этого не сделали. А говорите, болота. Вот я вам укажу, где настоящие болота, там город затонуть может. Вот, вот где, — тыкал он карандашом в карту. — Свою территорию плохо знаем, — ворчал он. — А что будет, когда на чужой воевать придется…

— На чужой? До чужой еще далеко, — послышалась сухая реплика.

— Далеко ли, близко ли, про то Москва лучше нас с вами знает. Сейчас наша задача остановить фашистов, перемолоть их, уничтожить. А на их-то территории мы будем, наверняка будем. Дайте срок…

Обернувшись, он увидел, что начальник штаба стоит с надутым видом.

— Я вас обидел, Антон Петрович, простите меня за резкость. Я тут прикинул один план. Видите ли, мы имеем дело с хитрой тактикой врага. Поэтому, скажем, в другом случае я бы, может быть, согласился с вами. Но здесь нужно нечто иное. Условия местности здесь должны связать немцев, а не нас. Понятно?

Генерал оторвался от стола и прошелся по хате. За окном уже совсем стемнело. Глухо била артиллерия. Стекла слегка подрагивали. Вошел боец, занавесил окна и зажег керосиновую лампу. Генерал ходил по хате; от его фигуры метались по стене тени. В углу на подставках стояли цветы: два фикуса, герань, столетник. Генерал подошел, потрогал землю в горшках, — земля была суха, Он механически взял кружку с водой и полил цветы.

Затем обернулся к полковнику и вдруг, громко рассмеявшись, весело сказал:

— Мы их разрежем, как пирог, и скушаем по частям, Антон Петрович! А? Хотите немножко коньячку? Я что-то проголодался, давайте закусим, а то потом некогда будет.

— С удовольствием, — как-то весь просиял польщенный полковник, — я, признаться, тоже есть хочу.

Они вынули сало, колбасу. Генерал налил из фляжки коньяку. Потом взял лампу и пошел за перегородку. Погремев там посудой, внес большую стеклянную банку с мочеными яблоками.

— Вот я вам говорил про антоновку: попробуйте, что это за вкус.

— А не обидятся хозяева, что мы так, без спроса? — нерешительно протянул полковник.

— Ничего, ничего. Кушайте, я вас угощаю, — сказал генерал.

Полковник непонимающе поглядел на него.

— Да ведь это же моя хата, — засмеялся генерал.

— Ваша хата! — даже привскочил на табуретке полковник.

— Моя. Я здесь родился. Вон тот мальчишка на фотографии — это я. Отца уже нет в живых, он был убит еще в первую мировую войну. Сестры работали в городе, не знаю, где они теперь. А мать, должно быть, здесь. В хате, я вижу, прибрано. Наверно, прячется в лесу… Давно не видел ее…

Он вынул из банки яблоко и стал с аппетитом есть.

— Кушайте, пожалуйста, — угощал он полковника. — Не стесняйтесь.