Путь Дзэн

Другой учитель Дзэн однажды пил чай с двумя своими учениками. Вдруг он бросил

одному из них свой веер со словами: “Что это?” Ученик развернул веер и стал им

обмахиваться. “Неплохо,— сказал учитель,— теперь ты!” И он бросил веер другому

ученику, который тут же сложил его и почесал шею. Затем он снова раскрыл веер, положил на него кусок пирога и подал учителю. Это понравилось учителю еще

больше, ибо когда нет имен, мир перестает “разделяется на классы со своими

границами и пределами”.

Несомненно, есть нечто общее между этими демонстрациями Дзэн и исходными

принципами семантики Кожибски. В обоих случаях подчеркивается различие между

словами и знаками, с одной стороны, и бесконечным многообразием

“бессловесного” мира — с другой. Демонстрация принципов этой семантики на

учебных занятиях часто напоминает мондо. Профессор Ирвинг Ли из

Северо-Западного Университета, например, показывал студентам спичечный коробок

и

_______

[8-20] Это подставка для подбородка, чань-пань, которой пользуются во время

длительной медитации.

195

спрашивал: “Что это?” Студенты, как правило, попадались в ловушку и отвечали: “Спичечный коробок!” Тогда профессор Ли с криком: “Нет1 Нет1 Это вот что!” — бросал в них коробок. При этом он говорил: “Спичечный коробок” — это просто

звук. Разве это — звук?”

Однако Кожибски, по-видимому, все же представлял себе этот “невыразимый” мир

как многообразие бесконечно дифференцированных событий. Для дзэн-буддиста мир

“таковости” не является ни одним, ни многим,— он ни един, ни дифференцирован.

Если кто-нибудь станет настаивать на существовании в мире реальных различий, учитель Дзэн поднимет ладонь и скажет: “Не прибегая к словам, пожалуйста, укажите разницу между моими пальцами”. Сразу становится ясно, что “сходство” и

“различие” представляют собой абстракции. То же самое можно сказать о всех

других определениях конкретного мира, в том числе и о самом слове

“конкретный”. Такие категории, как “физический”, “материальный”, “объективный”, “реальный” или “экзистенциальный” — являются в высшей степени

абстрактными символами. Ведь действительно, чем точнее стараешься их

определить, тем бессмысленнее они становятся.

Мир “таковости”, пустой и порожний, лишает ум мысли, заставляет умолкнуть

трескотню определений; он ошарашивает человека так, что тому и сказать нечего.

И тем не менее ясно, что это не представляет собой буквальное “нечто”. Верно, что всякая настоятельная попытка уцепиться за что-нибудь в этом мире оставляет

нас с пустыми руками. Более того, попытка увериться хотя бы в самих себе, познающих, цепляющихся субъектах,

196

приводит к внезапному исчезновению и нас самих. Мы не в силах найти “я”, отличное от нашего ума, и не в силах найти ум, отличный от переживания, которое этот ум — уже исчезнувший — пытался схватить. Как удачно выразился

Р.Х.Блис, мы совсем было приготовились прихлопнуть муху, но в этот самый миг

она взлетела и села нам на свитер. В переводе на язык знакомых понятий это