Дорант потряс головой, пытаясь вернуть слух, задавленный грохотом выстрела в помещении, но не преуспел. Звуки проникали в голову как сквозь вату и путались там, не давая разобрать, кто что говорит.
А говорили все. Кричали, если точнее.
И визжали женщины, благо что немногочисленные.
Особенно те, на кого попали брызгами кровь и мозги покойного комеса.
Глава 19. Интерлюдия шестая
Выйти в море удалось только через день, и это было ещё быстро: Доранту и гильдмайстеру пришлось подгонять и настаивать, поскольку общее настроение было — отдохнуть в удобных домах гостеприимных жителей Фианго.
Тем не менее, провозившись сильно за полдень, всё-таки погрузились на корабли и пошли из порта.
На шканцах «Прекрасной Саррии» было тесно: как всегда в последнее время, вокруг Императора столпились желающие быть поближе к власти.
Корабль, выведенный баркасами за мол, расправил паруса. Ну, не сам, естественно, расправил: полсотни моряков, стремглав забравшихся по вантам на реи, пыхтя, развернули жёсткую парусину; другие три десятка на палубе потянули за многочисленные канаты — и мачты окутались бледно-кремовыми облаками, вначале обвисшими, как груди старухи, но постепенно набирающими объем и упругость.
Под их давлением корабль слегка накренился и медленно двинулся вперед, хлопаясь носом или бортами — кто их разберет — о невысокие волны, и поскрипывая деревом.
Дорант оглядел горизонт впереди и увидел нечто, заставившее его вытащить из портупеи и приложить к глазу верную подзорную трубу.
На самом горизонте, медленно всплывая над ним, тёмными зазубринами виднелись треугольные паруса.
Много парусов.
Очень много парусов: они простирались на всю правую половину горизонта.
Дорант лишь раздражённо дёрнул щекой, когда кто-то спросил его, что он там видит. Но через пару минут, отняв от глаза трубу и повернувшись к Императору, сказал:
— Ваше императорское величество, соблаговолите немедленно уволить меня с должности главнокомандующего, ибо я для неё непригоден. Я должен был это предвидеть.
— Что случилось? — Спросил Император, не дав Доранту продолжить.
— Там, впереди, галерный флот Марки, едва ли не в полном составе, — ответил Дорант. — Я должен был учесть, что вице-король не дурак. Он сообразил, что мы пойдём в Акебар морем, и понял или узнал от шпионов, откуда пойдём. Если они перекроют нам путь — придётся возвращаться в Фианго, а это конец всей кампании. Нас в крепости просто запрут, и этим всё кончится. С суши Фианго отрезать несложно, если вице-король везёт достаточно пехоты. А мы ещё не все корабли вывели из порта.
Треугольные паруса меж тем всё прибавлялись; Дорант снова поднял подзорную трубу:
— …Десять… двенадцать… шестнадцать… восемнадцать. Восемнадцать галер, ваше величество. Это весь акебарский галерный флот, который сейчас на плаву. Вице-король не стал брать корабли — для скорости, в это время года ветры не благоприятствуют плаванию в северном направлении. Галерам же, с косыми парусами и при наличии вёсел, ветер не большая помеха.
Вслед за «Прекрасной Саррией» и «Прекрасной Лони» из порта вышли меж тем уже оба торговца; баркасы вытягивали сейчас первый из гальвийских галеотов. Лёгкий ветер, дующий вдоль берега, разворачивал и надувал поставленные паруса.
Галеры медленно приближались. Уже были видны их чёрные низкие корпуса, по одному поворачивающиеся в сторону Фианго. То одна, то другая принимались сворачивать паруса и убирать мачты. По бортам веером раскрывались вёсла, начиная затем ритмично опускаться и подниматься. Галеры при этом заметно ускорились.
— Главное, к ним под куршейные пушки не попасть. — Сказал Зарьял, странно выглядящий с синяками вокруг обоих глаз и свернутым на сторону носом — не повезло ему в битве при Сайтелере.
— Под какие?
— Куршейные. У галеры пушки только вперед смотрят. Самая большая в середине, по обоим бокам от нее ещё по одной или по две. Большая и называется куршейной. Она на иной галере почти как осадная может быть, такая же здоровущая дура. Если в борт попадёт — сразу проломит. Зато наводить их трудно, приходится всей галерой крутиться. Эх, только бы ветер посвежел, тогда прорвёмся… может быть, коли боги пособят.
— А не посвежеет?
— А не посвежеет, они нас прижмут. Им на вёслах поворачиваться-то легче. Когда ветер тихий, корабль вообще не развернёшь по-быстрому; в бою, бывает, приходится шлюпки спускать да ворочать корабли бортом к врагу на буксире. А им хоть бы что: и развернутся как надо, и вплотную подойдут для абордажа. А у них там одних солдат три-четыре сотни, вон, головы над бортом, как икра в селёдке. Да если ещё на вёслах вольные — считай, дюжина гребцов на каждый ряд, а рядов где двадцать пять, а где и тридцать два. И все бугаи здоровенные, на весле дохляк какой и даже просто обычный мужик не выживет.
— Я слышал, что на галерах только каторжники гребут? — Спросил Император.