Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

– Она стрелочница, – продолжила Марта, раздельно выговаривая неслышный стык согласных. – Сыны её – кочегары оба, муж – путевой обходчик, а дед их водовоз, воду возит на водонапорную башню отсюда вот, – она махнула плетёной рукоятью кнута на серо-зелёную, колко ощетинившуюся стену осоки с изрядной брешью просеки. – Тут вам хорошо спрятаться будет. Есть куда уходить, если что… – добавила «весёлая вдова», должно быть, имея в виду, что зарослей осоки на пологом берегу реки, расходившейся тут с железной дорогой в разные стороны, хватило бы и на целый полк со всем обозом.

Коляска подкатила к полуоткрытым от перекоса ветхим воротам:

– Рита! – звучно, грудным голосом, позвала Марта, приподнявшись на козлах.

Она крикнула ещё несколько раз, пока, не дождавшись ответа, Вадим не выскочил из экипажа, не взялся за дощатое полотно, которое, впрочем, не поддалось даже, когда вздулись жилы на его побагровевшей шее.

Арина бросилась помогать, ворча:

– Потом полчаса будешь мошек в глазах разгонять.

Со скрежетом ворот появилась наконец и хозяйка с качалкой для теста в руке и с соответственной решимостью на лице, немало напугавшей Арину.

Она загородила собой Вадима, увлечённого борьбой с заржавелыми воротными петлями:

– Мы только…

Мельком глянув на незваных гостей, сухопарая воительница в домотканой рубахе навыпуск машинально сунула перепачканную мукой качалку в руки Арине, свои руки оттёрла о тощий зад.

Кажется, не надрывный скрежет старых ворот выманил её из дому.

– Здравствуй, Марта. Не узнала. Рут сказал никому не открывать без него, – как-то рассеянно объяснилась она с приятельницей и, подобрав домашние юбки разом с подолом выпростанной рубахи, торопливо выскочила на рыжую гравийную насыпь колеи.

– Господи, что будет? – донёсся её тревожный голос. – Откуда они тут? Сейчас?

Иванов (первый) также перевёл взгляд на горизонт, очерчивающий, надо полагать, теперь и линию фронта. Над ним, разрастаясь бурым пятном, как от машинного масла, безошибочно угадывался дым. Дым паровозной трубы.

– Но Рут говорил, что начальник станции успел позвонить в Гробин, – растерянно и словно оправдываясь, протянула жена обходчика. – Зачем же они Порфирия послали?

– Пэ… Порфирия? – переспросил Вадим.

– Его «Кукушка». «Коломенский усиленный», маневровый.

Женщина обернулась с недоумённой гримасой на лице, перевела взгляд с одного на другого, будто ища ответа у этих гонцов «конца света», и пожала костлявыми плечами:

– И куда ему, скажите, пути перевести?

– Хоть бы в тупик не отправила! – машинист натужно, как деревянную пробку из винной бутылки, выдернул самоё себя из маленького окошка кабины. Схватился было за кран гудка, но передумал – «ни к чему до времени привлекать внимание», – и просто перевёл рычаг управления на малый ход.

Клубы пара на секунду затопили кургузое рыло паровоза. Зашипели, сбрасывая давление, клапана цилиндров. Невесть откуда взявшаяся кудлатая Жучка увязалась за «толкачом» размашистым, не по породе, галопом и отчего-то молча, будто посвящённая в конспиративность операции, взялась провести «диверсантов» куда следует.

Именно – к потемневшему бревенчатому домишку стрелочника.

Машинист Порфирий Анисимович вышел на крохотную площадку перед кабиной, грузно навалился на поручни, заглядывая вперёд паровоза. Из-за его невысокой, но вполне себе внушительной тушки, обеими руками держа непокорную шляпку, выглянула и Кира.

Только что она пережила первое впечатление – увидав бурые черепичные крыши, зелёный окисел кровли костёла, невзрачную башенку ратуши…

Всё как на копеечной открытке провинциального самомнения, – в иной раз и в окно вагона не глянула бы, – но теперь, когда это не безымянный, убегающий в беспамятство городишко, а чуть ли не главный параграф судьбы… по крайней мере сегодня. Теперь, увидев его, она испытала то, что недавно поэтически называла катарсис. Теперь же просто дрожь, из-за которой не слушались ни руки, ни ноги. Ведь тут…

– Они тут! Боже, как здорово! Повезло же как! – дрожь мигом пропала, пропала и шляпка-таблетка, как только девушка всплеснула руками.

Нетерпеливо егозя, подскакивая и с детской беспардонностью опираясь при этом на покатые плечи примерного семьянина, она заставила бедного Порфирия Анисимовича даже покраснеть, даже сквозь загар и рыжесть машинного масла:

– Да в чём же вам повезло, барышня? – со вздохом закатил он глаза. – Это ж только домик обходчика. Тут на отшибе германца и нет ещё, не дошёл или, напротив, прошёл уже. А до станции с вашим составом… – он обернулся, и, обнаружив, что без шляпки у диковинной «персиянки» пропал и последний намёк на «нормальность» – волос-то, прости господи, с гулькин… и не хвост даже. Так, чубчик гимназический.

– А до станции ещё больше версты… – облизнув пересохшие губы, закончил, наконец, машинист. – И всё под немцем уже. Это уж как пить дать…

– Зато они. Они здесь! – кажется, вовсе не обратив на его слова никакого внимания, всё егозила странная девица. – Да вы останавливайте, тормозите уже!

– Да кто? Кто здесь-то? – насторожился машинист, отмахивая ладонью вихрь пара, будто он мешал рассмотреть…