Такое боязливое поведение не в последнюю очередь объяснялось атмосферой «охоты на вредителей». Любой просчет, ошибка (действительная или мнимая), любая неудача, — все могло быть объявлено сознательным вредительством. А в условиях гонки за темпами, при неопытности молодых инженерно-технических кадров и недоверии к старым, неудачи и срывы были в какой-то мере неизбежны. «Неудачи, которые тогда случались, нам порой даже трудно было объяснить, — пишет В. С. Емельянов. — Тем труднее было понять их неспециалистам. Значительно проще и логичнее предположить, что все, что не клеится, — результат действия враждебных сил»25
.Достоверно известные случаи серьезного, организованного вредительства были, пожалуй, немногочисленны (если таковые были вообще). Однако нередки были случаи мелкого вредительства или преступной халатности специалистов, поскольку хватало элементов, озлобленных на Советскую власть, или на отдельных ее представителей. Подпиленные строительные леса или порча станков, пренебрежение техническими регламентами — таковы были их методы. Но в целом кампания борьбы с вредительством уже с начала 30-х годов начала приобретать крен в сторону спихивания руководством собственных просчетов на происки классового врага, искусственного раздувания обстановки обострения классовой борьбы, которая и без того была достаточно острой, создания атмосферы всеобщей подозрительности и сведения личных счетов, что приводило к массовой фальсификации «дел». Налаживался механизм произвольных репрессий.
Однако и в такой обстановке хозяйственники, преданные делу социалистического строительства, искали и находили возможности для проявления инициативы, направленной на повышение эффективности производства.
В. С. Емельянов пытался применить нечто вроде бригадного подряда при ремонте металлургических агрегатов на своем заводе. Результат — скорость ремонта намного возросла, а ему пришлось полгода объясняться по поводу нарушений в порядке оплаты труда. Так же закончилась его попытка организовать то, что позднее называли индивидуальной трудовой деятельностью, на переработке отходов по договору с предприятием26
.Однако частокол инструкций и предписаний все равно приходилось обходить, потому что иначе зачастую было попросту невозможно наладить нормальную работу предприятия. Так, например, В. С. Емельянов вынужден был организовывать обмен отходов металлопродукции на продукты питания из колхозов. Эти операции были запрещены, «но все знали, что на ряде заводов так поступают и смотрели на это сквозь пальцы, потому что иначе наладить питание рабочих было пока невозможно»27
.Именно в тот период, пожалуй, стал утверждаться стереотип поведения хозяйственных кадров, с которым не расстались уже вплоть до падения советского строя. Вместо открытой, острой постановки, обсуждения и решения возникающих хозяйственных проблем, выдвижения предложений по совершенствованию хозяйственного механизма или курса экономической политики, хозяйственники вынуждались к поиску обходных путей и лазеек, замалчивая и оставляя в неприкосновенности причины возникавших затруднений. Время идейных баталий вокруг выработки экономической стратегии и тактики миновало. Споры на эту тему, еще недавно столь горячие, после 1930 года практически сошли на нет.
Но такая ситуация принудительного единогласия не могла устранить реальных противоречий, реальных различий экономических интересов в социалистическом хозяйстве. И эти противоречия давали себя знать — то в систематическом нарушении хозяйственниками установленного порядка, то в прорывавшейся подчас критике того, что именовалось «отдельными недостатками». Подобная критика нередко достигала большой остроты. Выступления, звучавшие в трибуны XVII съезда, ясно свидетельствуют об этом. Стенографический отчет дает представление о накале критики, далеко вышедшей за рамки того, что говорилось на предшествующем, XVI партийном съезде. В особенности, как это будет видно в дальнейшем, эта критика задевала аграрную политику. Но и в области промышленности критика по некоторым частным направлениям велась не так уж сглажено.