Мало того, многие могут его и не понять: почему он так сделал, почему он, тот, кто всегда считался образцом дисциплины и порядка, вдруг так грубо нарушил самую основу.
Сейчас ему было всё равно, что о нём подумают, и как его накажут. Сейчас у него другие задачи.
И для их осуществления ему нужно добиться всего лишь одного…
Он знал, ему не понадобится проявлять силу или ловкость, или скорость, или ещё хоть что-то. Северский солдат и в этом случае сопротивляться не будет. От Болотникова потребуется только надавать на спусковой крючок.
Ничего сложного — маленькое движение, но потом на него, командира, станут смотреть, скорее, как на убийцу, чем как на того, кто вынужден жертвовать одним, чтобы уберечь остальных…
А не выстрелить нельзя — так он уйдёт, за ним ещё, и ещё, и тогда каждый оставшийся будет чувствовать себя слабым и испугавшимся позора меньше, чем смерти, и тогда и некого будет спасать.
Северский развернулся, и очень тяжёлый взгляд лёг на всё вокруг с его стороны — на всё, что угодно, но только не на Болотникова.
Спецназовец кивнул так, что медная гора свалилась с плеч его командира: «Есть отступать, товарищ майор».
Болотников снова принялся помогать раненым и почувствовал как тонкий холодок начинает уходить с указательного пальца его правой руки.
Он не хотел думать, почему Северский поступил так, просто радовался тому, что ему не пришлось «своих» делить на «своих» и «чужих».
Паук
Утром, как обычно, Иван Тихомиров приступил к очистке коридора, ведущего из кабинета карака, где сейчас восседала Ананхр, к главному входу в здание.
Ваня не выспался, и движения его были вялыми и слабыми, словно внутренний механизм, состоящий из десяти тысяч шестерёнок не смазывался уже десять тысяч лет. Он не высыпался каждый день — долго не мог заснуть: думал, что войдут чумы и заберут его за то, кто он есть. И хотя ошибок он ещё не совершал, и совершать их в общем-то было не на чем, спал он плохо, а по утрам, просыпаясь, пытался вспомнить сон, но вот уже месяца, как у него это не получалось. И всегда ему казалось, что снилось что-то страшное и невозможное, и настроение потом витало такое же.
Потом он поднимался на поверхность и приступал к своим обязанностям, и старался делать это так, чтобы ни у кого не возникало вопросов, чтобы никто не понимал, что у него на уме, и всё это получалось, каждое утро.
Но не сегодня.
Сегодня, прям перед подъёмом, префект сказал ему о том, что он не мог представить себе, что стояло перед ним настолько высоко, что только небо могло быть выше.
А задание, которое из уст Горы, состояло всего-то из двух слов, давило на мозг так, что он, казалось, раскалывался на части.
«Завербовать чума». Вот задание. Как человек может представить это решение? Ведь человек не представится агентом внутреннего отдела СЧК или Инквизиции, ведь он человек! Ведь он вообще никем, выше тех, вроде Дмитрия, которых ненавидят все, не может представиться.
А в то что поведал ему Гора, он ещё не вник. Ваня понял, что и у чумов есть церковь, что у них она имеет какой-то особый вес, но что с этим делать? Ещё давно префект, тогда ещё командир, объяснял ему некий способ вербовки, используемый исламистскими террористами в 21 век. Совершая террористические акты в Западной Европе, России и США, они сталкивались с одной весьма серьёзной проблемой — нехваткой смертников. Никто же в этих странах, даже при полной потере желания жить, не пойдёт умирать за исламские идеалы, которые ещё и преподаются им террористами в искажённом виде. Поэтому-то те далеко не всегда представлялись самими собой. Им же нужен результат: взрыв и побольше жертв, а из-за чего «некто» будет это делать абсолютно всё равно. Пусть взрывается из-за отключения света или повышения цен на него, если ему этого будет достаточно, лишь бы взорвался.
А потом можно будет назвать его мучеником или борцом за какие-то идеалы. Рассказывать, как долго его готовили к этому «самому важному шагу» в его жизни, как долго он читал Коран и вникал в смысл и важность своих дальнейших действий, как долго он осознавал, почему именно его выбрали для такого судьбоносного момента в деле «освобождения» каких-нибудь территорий или народа… И пусть он сам обо всём этом и не знал, и близко даже не делал, но всё это можно будет рассказать про него и украсить всеми цветами радуги… Потому что е этому моменту он уже покойник.
Террористы могли выдать себя за кого угодно: левых, крайне правых, националистов или противников абортов — лишь бы заставить человека сделать то, что им нужно.
Ваня смутно видел себя в подобном методе вербовки. Ему надо представиться кем-то, кто действует от имени этой их церкви и святой Инквизиции, но при этом он всё равно останется человеком. Мало того надо ещё и связаться с тем, кто говорит по-русски, сам он их язык ещё не выучил сколько-нибудь серьёзно.
Послышался глухой шум приближающихся шагов — по этому коридору проходят в день раз по сто, столько же чумов и кандидатов в агенты.
Спустя полминуты прошёл эсчекист, объевшийся и обленившийся — такому грози-ни-грози — всё равно ничего не сможет.