Путешествие в Дельфы и впечатлило Тесея, с рождения не покидавшего маленький Трезен, и несколько разочаровало. Впечатлило его это горное селение всем, чем поражало каждого грека, впервые посетившего Дельфы, а разочаровало тем, что вопреки ожиданиям, почти не обратило внимания на трезенского царевича. Он ведь с трудом заставил Коннида подстричь ему волосы на лбу именно так, как велели богини, однако, вопреки обещанию Амфитриты, важные обитатели Дельф и приезжие не сбежались восхищаться его чёлкой, хоть удивлённые взгляды ему и доводилось встречать. Кроме того, в очереди перед храмом Аполлона пришлось им с Коннидом услышать, что посвящение первых волос Фебу устарело и что многие уважаемые люди пренебрегают этим ритуалом, когда у них вырастают сыновья. Правду сказать, Тесей даже и не попытался понять, для чего было дарить прядь волос богу, зачем чужие волосы Аполлону, на статуях отменно волосатому, и какую пользу от обряда стоит ожидать самому юноше.
Однако примерно через месяц после того, как ему исполнилось шестнадцать, начались по-настоящему значимые события. Как-то после обеда к Тесею с Коннидом, лихо рубившимся на деревянных мечах, подошли царь Питфей и Эфра. Тесей, исхитрившись, удачно выбил меч из руки у Коннида, и пока тот бегал за деревяшкой, успел присмотреться к родным. Царь Питфей выглядел торжественным, как в первый день Больших Дионисий, мать приоделась и накрасилась, словно на выход в город.
– Похоже, уважаемый Коннид, ты учишь орла летать, – усмехнулся царь в седую бороду. – Поигрались, и довольно. Нам предстоит совершить действительно важное дело.
Немного времени потратив, они вышли к тому самому белому камню, которым некогда ворочали цари Эгей и Питфей. Через семнадцать без малого лет огромный известняк по-прежнему лежал на обочине прежней дороги из Гипереи в Анфию, только на поле между акациями успели подняться белые жилища трезенцев.
Царь Питфей поймал взгляд дочери и кивнул. Эфра проговорила:
– Если ты достаточно силён для этого, сын мой, переверни камень!
Тесей, успокоившийся после учебного боя, только плечами пожал. Присмотрелся. Определив точку приложения сил, без особого напряжения перевернул камень – и…
– Деда, а это что такое? – спросил растерянно, глаз не отрывая от позолоченного навершия, светящегося в кучке гнилой кожи. Над находкой взметнулось облачко моли.
– Пусть тебе мать твоя объяснит, – не без яда распорядился царь Питфей.
Эфра объяснила, потупившись. Тесей выглядел разочарованным.
– А как же…? – пробормотал. – Вы же мне говорили всегда, что мой отец – Посейдон. Я и сам…
Царь Питфей пожал плечами. Произнёс, будто давно продуманное:
– Слабый радовался бы, что у него два отца, две опоры в жизни. Согласен я, что для сильного и одного властного отца бывает многовато. Эгей, царь Афин – мой давний приятель. Он славный боец и добрый, справедливый человек. Тебе же, Тесей, надо принять свою судьбу. Вот передала тебе мать распоряжение твоего земного отца – выполняй его. Бери мой хорошо просмоленный личный корабль и плыви в Фалер, порт Афинского царства.
– Погоди о корабле, дедушка, пока мы не разобрались с этим вот добром, – показал Тесей на остатки оставленного царём Эгеем под камнем. – Сандалии носить невозможно, и кожа ножен тоже испорчена.
– Это не беда. Я сегодня же закажу тебе новые сандалии в дорогу, а ножны для меча подберём мы вдвоём, покопавшись в моей оружейной палате. Главная примета твоя для царя Эгея – это меч, а он только заржавел немного. Подними его, Тесей.
Крепкие сандалии по ноге были готовы, и ножны они успели подобрать, но не был решён вопрос, каким путём добираться Тесею до Афин – сушей или морем. Предстояло начать путешествие в конце летнего месяца таргелиона, когда море, как правило, безопасно. На это обстоятельство в особенности напирала Эфра, хотя, насколько известно, она прежде никогда не плавала по морю. Царь Питфей, тот, поддерживая выбор дочери, исходил из оценки обстановки, сложившейся по маршруту пешего похода. Славный Геракл, гроза разбойников, в те времена расплачивался за нечаянное убийство Ифита добровольным рабством у царицы Омфалы, поэтому всяческие злодеи расплодились, законы попирались преступниками, и путнику было весьма небезопасно странствовать даже по Пелопонессу.
Однако Тесей настоял на своём, отправился в путь по суше и один – отвергнув уговоры взять с собою Коннида, если не слугой, то оруженосцем. Несколько лукавя, он оправдывался желанием забрать всю славу себе, но на самом деле мечтал не то, чтобы избавиться наконец-то от какой бы то ни было опеки, но просто побыть в дороге одному.
Старый Коннид плакал навзрыд, прощаясь с воспитанником, Эфра ревела белугой, а царь Питфей, смахнув скупую мужскую слезу, отвёл внука в сторону и зарокотал: