Путь Тесея

– По юности лет тебе сейчас безразлична наша разлука, Тесей. Я и не знаю, когда мы снова увидимся. Но придёт время, и ты вспомнишь нас с матерью, и придурковатого твоего Коннида вспомнишь. И если ты тогда решишь, что мы с матерью недостаточно любили тебя, ты ошибёшься. Боги, когда раздавали людям по толике беззаветной, самоотверженной и жертвенной любви, обделили меня, и мне мало чем было поделиться с твоей матерью. Но знай, что данную мне меру я исчерпал на тебя. Берегись, будь осторожен. Жизнь дороже славы. И не вздумай огорчать нас с матерью! Прощай!

И с этими словами царь Питфей оттолкнул от себя внука на пустынную дорогу, ведущую в Эпидавр, и вскоре Тесей, так и не обернувшийся, скрылся за её поворотом. Солнце поднялось уже высоко, когда вдали, между небом и землёй, блеснуло голубым. Дорога змеилась вдоль моря, повевал свежий ветерок, шагать было легко. Встречные, бедняки с самодельными посохами, обходили его по большой дуге, а кое-кто из них, завидев юношу с мечом на поясе, прятался в кустах. Одна телега с амфорами его обогнала, две с грузом, обвязанным холстом, попались навстречу.

После первого дня пути Тесей заночевал в Калони, деревушке на берегу. Чувства его охватывали смутные, столь долгожданное счастье полного одиночества и неподчинения никому на свете он испытывал очень недолго. Домашняя снедь в узелке уменьшилась, а он не умел добыть себе пищи. Царь Питфей снабдил его, конечно, мешочком со статирами, но вот покупать что-нибудь самому Тесею не доводилось – а Коннид на что? Смущало также, что за весь первый день похода он ни разу не встретил никого, кто хотел бы его обидеть, и он начинал уже заранее стыдиться своего прихода в Афины с одним мечом, как доказательством родства – нет, чтобы привести с собой толпу побеждённых и связанных разбойников…

Однако за несколько стадий до Эпидавра, когда город забелел впереди продолговатым пятном на горизонте, из платановой рощи вышел перед Тесеем, явно желая перекрыть ему путь, неопрятный здоровяк. На плече он держал дубинку, медная оковка её поблёскивала на солнце.

– Эй, ты! Я – славный воин Перифет! – заявил он, из пренебрежения к прохожему не договаривая до конца слова. – Всё твоё, сосунок, теперь принадлежит мне – и твоя ничтожная жизнь тоже!

Меч Тесей предпочёл пока не обнажать, но измерил взглядом расстояние до забияки. Сбросил шляпу и узелок на траву обочины. Кроме того, стряхнув гиматий, обмотал им левую руку. Предложил срывающимся от волнения голосом:

– Не лучше ли тебе, славный воин, пойти своей дорогой, а мне продолжить мой путь?

В ответ Перифет резко поднял дубину над плечом и замахнулся. Тесей отскочил на пару шагов. К счастью, он почти тотчас же догадался, что парировать мечом удары тяжёлой дубинки выйдет себе дороже: стальное лезвие может сломаться – и что тогда? Вот и начался достаточно неуклюжий танец. Тщательно избегая свистящей в воздухе дубинки, Тесей описывал мечом кривые фигуры, при этом ловко отступал по кругу перед разбойником. Вскоре царевич совершенно успокоился и теперь успевал посматривать вниз, чтобы не споткнуться невзначай о камень.

Между тем Перифет размахивал дубинкой всё небрежнее, было очевидно, что меча он не страшится и готовится к решительной атаке. И Тесей давно припомнил, как должен поступить, когда распознает её начало. Стоило только Перифету снова, как в начале стычки, размашисто замахнуться дубинкой, как обученный юноша скользнул вперёд и коротко резнул острием меча над чреслами противника, обмотанными грязной тряпкой. Тотчас же он отскочил назад – быстро, но не совсем ловко, потому что споткнулся-таки и покатился на каменистой дороге. Вот именно с земли, лёжа, как гость на пиру, только вместо килика держа меч, он наблюдал оторопело за Перифетом. Тот ещё в замахе выпустил дубинку, и она упала у него за спиной. Обеими руками, сидя с вытянутыми перед собою ногами, разбойник подбирал с земли и запихивал в разрезанный живот сизые, слизью поблескивающие кишки. Лужа чёрной крови натекла и ширилась под ним.

Тесей вдруг осознал, что лежит в облаке едкой, кислой, тошнотворной вони. Его вывернуло на дорогу, и приступы рвоты были так сильны, что он на мгновение потерял сознание. Очнувшись, услышал бормотание разбойника:

– Гефест, отец мой, спаси… Гефест, не давай умирать…