Путь усталости

Губ твоих румяных зрелый мед
Береги для радостных и чистых,
Но топи во мне неверья лед
Тусклым блеском глаз твоих лучистых.

Ласковая, боль мою уйми,

Слов не трать ненужных укоризны.
Просто в руки голову возьми,
Убаюкай песнями отчизны.

Память стран чужих и городов

Бременем тяжелым горбит плечи.
Эту пыль и сор пустых годов
Только ветер родины размечет.

Расскажи, какая там весна,

Так же ли голубоглазы дети,
Так же ли страны моей леса
Дышат дремной сыростью столетий?

Я давно и здесь и там чужой,

Я боюсь уйти из мира лишним,
Руку дай — за времени межой
Страшно нищим встать перед Всевышним.

Берлин, 1943.

СЧАСТЬЕ

Счастье наше вовсе не Жар-Птица,
О которой в детстве все мечтали,
Счастье — незаметная синица,
Что порхает по полям печали.

Все его мы ловим на дорогах,

Но оно дается в руки редко.
И пустует часто у порога
Припасенная для счастья клетка.

ПРАЗДНИЧНЫЙ ГОРОД

Крапал дождик, флаги метались,
Ветер капли хватал и нес,
Водяные щиты сплетались
Словно пряди твоих волос.

В этот вечер праздничный город

До краев был полон тобой.
Ты дышала, и таял холод,
И пьянело сердце весной.

Ты скользила по хищным скрипкам

В дымном мареве кабаков,
Растворялась в сумраке зыбком,
Исчезала в тенях домов.

И в душе моей окрыленной,

Унося бесценную кладь,
Мне хотелось все невлюбленным
О любви моей прокричать.

ИКАР

Скомканные, сломанные крылья
Тают, растекаясь, на песке.
Наклонились в каменной тоске
Тени скал над горестным бессильем.

Унесет отлив янтарный воск,

Перья белые размечет ветер,
Смерть твою оплачет летний вечер
Каплями холодных чистых рос.

Ты, искавший в дерзостном пареньи,

Солнечного, ясного венца,
Радуйся, вкусивши до конца,
Сладость терпкую самосожженья.

«Как трудно правду говорить в лицо…»

Как трудно правду говорить в лицо,
Как страшно тайное поведать миру,
Но ты, принявший честно в руки лиру,
Будь жертвенным поэзии жрецом.
Забудь о счастье временном мечты,
Не бойся пасть, чтоб ощутить паденье,
Плати самим собой за вдохновенье
И не беги щемящей пустоты.
Ты словно в муках обречен рождать,
Как мать дитя, но в миг его рожденья
Тебе дано его к груди прижать
В предельной радости освобожденья.

АКРОБАТКА

Лился колокола голос медный
Над осенним беспокойным морем,
Отходила поздняя обедня
В обветшалом каменном соборе.
Строгая латынь звучала важно,
Бился колокольчик монотонно,
Ты букет наивный роз бумажных
Положила на алтарь Мадонны.
В уголке, у стертого порога,
Опустилась, преклонив колени,
И ложились холодно и строго
На щеку ресниц косые тени.
И смотря на то, как ты молилась,
Вечная бродяга-акробатка,
Покаянно мысль зашевелилась,
Что в любви шутил я зло и гадко.

1940