Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Госпожа Эрхалла читает, прижимая руку к обширной груди и вскрикивая на концах строк.

В пароксизме страсти РАСТВОРЯЯСЬ

Упаду я в бездну БЕЗДЫХАННОЙ

Постигая прелести ОБМАНА,

По клочку за суть свою ЦЕПЛЯЯСЬ…

— Дорогая Мальродия, но вновь глагольные рифмы! — вступает едкий голос господина Перейна — того, который вздумал было поссориться с Лайлом при нашем представлении.

— Ах, знаю, знаю, грешна, но что поделать, если этот ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ накал…

— А как ты собираешься это сделать? — шепчу я, сделав вид, что мне срочно нужно обсудить с наставником глагольные рифмы. — Я только хочу сказать — у меня же нет ничего, что может их сподвигнуть…

— Ну-у, у тебя-то, может, и нет. Хм. Я говорил, что войду в историю, а?

— Ты… ты хочешь учинить скандал⁈

Мелони хмыкает, глядя на меня, как на простофилю.

На какое-то время приходится взять паузу — потому что господин Перейн читает нечто едкое, тягучее, горькое, о ручьях виски, которые удобряют луга вдохновения и прорастают в колючие цветы. А после настойчиво приглашает «господина ценителя Неистового Виллема Риона поучаствовать наконец-то в обсуждении».

— Вы и впрямь этого хотите? — сумрачно ухмыляется Лайл. — Действительно хотите услышать, что я думаю о вашей… как бы это… поэзии? Хм. Ну, образ с ручьями виски я не могу не одобрить.

Среди поэтов просыпаются смешки. Желтолицый Перрейн фыркает носом, который красен, уж конечно, не от холода.

— И это всё, что вы уловили в произведении?

— Извините, уловил где? Просто это единственное, что запомнилось. С остальными образами и формой выражения, боюсь, вас бы даже Целительница попросила бы убраться из её храма, не то что Стрелок. Этот-то мог и убить за надругательство над поэзией.

— … и только такой завистливый невежда, как вы, мог…

— Нет, послушайте, вполне остроумно! Ведь действительно остальные образы блекнут!

— Да, но прописаны вполне тщательно, и я бы даже сказала, местами ИЗЛИШНЕ тщательно!

— Чушь! Рион прав — дурновкусие строить развёрнутые метафоры на таком примитиве!

Лайл оттягивает воротник, словно ему жмёт образ неистового критика.

— Их легко растормошить, а? Сейчас ещё малость подогрею. К финалу концентрацию потеряют. Ну, а там уж…

— А там?

Нам нельзя перешёптываться слишком явно, потому что на Лайла поглядывают — теперь уже то с местью, то с интересом, то просто опасливо.

— А там я сделаю так, чтобы на полчасика они выпали из реальности.

Спор завершается, и начинаются совсем иные чтения. Неистовый Виллем Рион словно просыпается. Разбрасывается едкими замечаниями. Хмыкает и источает скептицизм в ответ на каждую строчку. Выпаливает убийственные, короткие фразы.

— «Зеркало глаз твоих». Серьёзно? У меня есть примерно семь полок, заполненных книгами с такими выражениями.

— Я было думал, что дождусь развития мысли, но потом вздремнул и не дождался.

— О, звучит как вся поэзия Ракканта. Диетически пресно.

Постная старуха из Ракканта, и старик с бесконечными философскими виршами, и гнилозубый франт — перекашиваются, вскидываются гневно, пытаются спорить. Остальные поддерживают и опровергают — и вспыхивает вновь. Лайл добрасывает острых фразочек — словно проверяя, что подожжёт их сильнее. Я так и не понимаю, чего он хочет добиться и ещё больше не понимаю — откуда в нём это.

— Одна знакомая любила гулять по салонам, — кривовато усмехается он в перерыве. — Я-то, правда, всё больше по закускам там интересовался. Но кой-что приобрёл.

— Например?

— Слышал про игру в «Обнюханный экспромт»?

— ⁈

Господин Леарк из Крайтоса выходит на дрожащих ногах. «Я поведаю вам ужасную историю…» — и кто-то шепчет: «Девятеро, опя-а-а-ать…». Я уже знаю: четыре года назад на поместье господина Леарка случилось нашествие шнырков. Убыток оказался колоссальным, но что самое худшее — шнырки съели все его творческие планы и наброски. И даже один почти готовый роман в стихах. Эта трагедия так подкосила Леарка из Крайтоса, что вот четыре года его стихи неизменно посвящены шныркам и расправам над ними.

— «Убей шнырка»! — свирепо провозглашает он под тихий, полный муки стон в зале. И читает яростно, подчёркивая каждую рифму:

Загнили воды родника?

Спаси родник! Убей шнырка!

На розах вновь ни лепестка?

Шнырок здесь был! Убей шнырка!

В саду тропа мерзка, скользка…

Бери топор! Убей шнырка!

В душе гнездо свила тоска?

Развеселись! Убей шнырка!

Стихотворение всё длится и длится, и после «башмака», «исподтишка», «маяка», «ярка» Лайл едва слышно замечает в сторону Нэйша:

— А вы с ним, случаем не беседовали? А то направление мысли…

А я всё думаю, о каком экспромте Лайл говорил, и потому почти пропускаю последние строки про убийство шнырков. И даже вердикт Лайла:

— По-моему, тут уже всё сказано. Разве что рифмы на -ка ещё остались.