Путешествие из Бухары в Петербург

А произошло все это потому, что жалованье одного воина делили на четыре части и отдавали четырем воинам, а танхо одного начальника отдавали двум. Эмиры не соглашались с этим. Так как все эти люди были низки по натуре, словно базарные торговцы и истопники бань, то, что бы они ни крали из казны, считали для себя удачей и радовались, полагая, что «пусть пройдет сегодняшний день, а завтра — будь что будет».

Главным везиром в ту пору был Мухаммад-шах кушбеги. Это был человек глупый и безграмотный. К тому же, он постоянно болел и никогда не мог высказать эмиру хоть малейшую частицу правды. И никто другой также не дерзал слова сказать эмиру в интересах государства. И, естественно, общество и дела государства пришли в полное расстройство, войско и народ покинул покой. А ведь процветание страны зависит от ума и твердости характера везира. Если в каком-либо государстве везир неразумен, то приходится только жалеть о таком государстве.

Примером тому служит следующее: в середине правления Насрулло отряд русских подошел к берегу Сыр-Дарьи и построил там небольшую крепость. После многократного посещения этой крепости некоторые разумные мужи, предвидевшие последствия событий, доложили эмиру, что русских надо изгнать оттуда, ибо в скором времени они продвинутся еще дальше вглубь и причинят неприятности мусульманам. Эмир ответил на это:

— Россия — великая держава, мы не можем противостоять ей, ведь она выступает даже против Европы и Турции. Земля, которую они заняли, не наша и у нас нет прав претендовать на нее, ведь они могут ответить: «Эта земля без хозяина. Если она вам нужна, почему вы не заняли ее раньше?» К тому же они станут нашими врагами, а сейчас же, хотя на словах, находятся в дружбе с нами. А если когда-либо случится так, что они вступят на нашу землю, то тогда дело будет иначе: или отдадут захваченное, или отберут все, что у нас есть.

И действительно, пока был жив Насрулло, Россия не переходила Сыр-Дарьи, признавала его самым могущественным из всех правителей Туркестана и покровительствовала ему. А вскоре после его смерти Россия двинула свои войска на Ташкент и после небольших боев захватила город.

Когда Ташкент был осажден русскими, эмир Музаффар решил совершить поход в Коканд. Некоторые доброжелатели советовали ему отказаться от похода на Коканд и двинуться на Ташкент, чтобы помочь мусульманам. Но они не смогли внушить эмиру этой мысли. Он двинулся на Коканд и завоевал его. Потом продвинулся до Узганда, разорив город и захватив в плен большое число мусульман. Эмир и его войско совершили столько насилий, что жители этих областей возненавидели его. Одни бежали, покинув родные края, другие лишь ждали удобного случая. После возвращения эмира с войском в Бухару, завоеванные области до самого Ташкента отмежевались от эмирата и вошли в состав России. А отмежевались они потому, что воины эмира из-за отсутствия порядка при завоевании грабили и забирали все, что ни попадалось под руку и чинили насилия над женщинами и детьми. А сам эмир даже не пытался снискать расположения жителей и воинов тех областей и был занят исключительно удовлетворением своих чувственных наклонностей. Все, кто содействовал ему в этом, был в чести, а другие — нет. И, конечно, после возвращения эмира те края восстали.

До присоединения Ташкента к России, когда эмир собирался походом на Коканд, автор этих строк посетил эмирскую ставку по одному важному делу. Военачальники прибыли к эмиру на совещание. После окончания совета один из везиров вышел, и я спросил о том, что там говорилось. Он ответил:

— Часть военачальников советовала эмиру двинуться в сторону Ташкента, но это не понравилось ему, и он соизволил ответить: «Под Ташкентом победил какой-то нукер России, мне зазорно выступать против нукера. Если я двинусь против них, то прямо на Москву».

Он произнес такие слова только потому, что Россия представлялась ему чем-то вроде среднеазиатских ханств. Одержав победы над этими ханствами, он полагал, что одолеет и Россию.

Действительно, если человек слышит о чем-либо, чего прежде не видел, то представляет себе это по виденному им ранее, так что это представление укореняется в нем. Например, если мы услышим, что Стамбул — большой город, цветущий и благоустроенный, то в нашем воображении возникает виденный нами прежде город, и мы подумаем: «Стамбул, по-видимому, такой же». А между тем в действительности, между обоими городами может существовать резкое различие. Или, если мы услышим, что Османская держава огромна, то в нашем представлении возникнут атрибуты нашего государства, и мы скажем: Да держава, по-видимому, похожа на наш эмират», хотя между ними колоссальная разница. Но если у нас есть хоть чуточку ума, то мы не удовлетворимся своими мнениями и начнем изучать этот вопрос, пока не узнаем обстоятельно о процветании Стамбула и державы султанов османских, о превосходстве той державы над нашей.