Путешествие к центру Москвы

Отец Евлампий, в миру артист театра и кино Андрей Смуглов, по пути размышлял о том, что никогда ни в коем разе не след обучать русского человека русскому языку. Потому что он с ним родился и давать ему в руки словарь сочетаемости слов русского языка такое же безумие, как попытаться перенести эти самые руки на какие-то новые места. Человек начинает задумываться и расставлять слова, как ему кажется, интереснее. Стараясь при этом в одной фразе совместить шесть, а то и семь правил грамотного словосложения. Получается невообразимая мрака. И вселенская тоска. Беспросветнее которой только песни группы «Лесоповал».

Братия встречала отца Евлампия у входа в монастырь. По очереди подошли к ручке, испросили, получили благословение и отправились в трапезную в ожидании отчета настоятеля о путешествии из-под Петербурга в Москву. Помимо братии благословение получил темный безразумный человек, которому отец Евлампий привез сладкий напиток «Дюшес», добытый на брошенных на произвол судьбы в окрестностях города Приозерска стратегических на случай войны складах. Но войны не случилось, весь хранившийся продукт военное начальство сплавило в местный дом престарелых. И денежку наварили, и несколько мест в доме освободили. А сладкий напиток «Дюшес» никто брать не стал. Даже для престарелых. Потому что тогда связь между их кончиной и стратегическими складами была бы уж очень назойливой и отдавала телепередачей «Чрезвычайное происшествие». А это и на хер никому не нужно. Темному безразумному человеку «Дюшес» был в радость. Вот ему его и привозили, когда кто-нибудь из монастыря был по пути. (Подробнее об этом человеке вы можете прочитать в романе писателя Дмитрия Липскерова «Русское стаккато британской матери».)

Переодевшись в келье в форму, отец Евлампий отправился в трапезную, где его ожидали монахи, числом три штуки, трудницы, числом две штуки, по уходу за скотиной, числом четыре штуки – три молочные коровы и козел неизвестной надобности. (Этот козел достался отцу Евлампию вместе с ныне покойным великосхимником отцом Вархаилом, который этого козла... В общем, отец Евлампий не считал невероятным, что этот козел появился на острове семьсот лет назад вместе с основателем монастыря святым Агафангелом.) Был безразумный человек, пускающий дюшесные слюни, и несостоявшийся беглый даос. (А может, и не даос, а вовсе даже и конфуцианец. Все китайцы на одно лицо, кроме японцев.)

Перед трапезой все помолились за упокой души сгибших за демократию человеческих людей с обеих-двух сторон.

А потом эконом Алексей поведал отцу Евлампию грандиозный бизнес-план по эксплуатации китайца, владельца таланта превращения камня в живое существо с божественным уклоном. План был очень прост: постричь китайца в монахи и определить ему послушанием придание добавочной стоимости окатышам присущим китайцу художественным мастерством и освящение их с последующей реализацией на свободном рынке острова Валаам через трейдера лещом горячего копчения Сереги Митрохина под защитой дьякона Никодима. А потом уже можно и дальше. В Россию. Да хоть бы и в Кинешму, где у Алексея сохранились кой-какие почти некриминальные завязки. И иконостас человеческий, и храм Обрезания Господня до ума, и причал нормальный, чтобы теплоходы с туристами... А то Валааму всего две сотни лет, а вон как, а мы семь веков – и вот тебе. Так что китайца отпускать никак нельзя.

Отец Евлампий задумался. С одной стороны, хотелось ему и монастырь в порядок привести, чтобы дыры в стенах залатать. И колокол новый завести вместо надтреснутого, звона которого отец Евлампий несколько стеснялся. И иконостас путный, а то всего пяток образов самодельного письма, совсем маленьких. С другой стороны, превращать остров в православное торжище он не мог. Что хотите делайте, но не мог.

И тут у отца Евлампия зазвонил телефон. Звонил ему мой сын Дмитрий. Может быть, именно он писал всякое творчество. А может, и не он. А его однофамилец. Помимо написания разного рода художественных произведений этот (а может, и не этот) сучонок занимался бизнесом. Являлся совладельцем трех ресторанов. В это дикое сочетание чистого творчества и незамутненного прагматизма никто не верил. Ни люди бизнеса, ни жители эмпирей. И все на него смотрели как на бородатую женщину. Так что он был вхож! Отец Евлампий изложил ему идею трансформации монастыря. Сын задумался. Отцу Евлампию даже было слышно по телефону, как он задумался. А потом Дмитрий сказал:

– Значит, так, Андрей, посади своего китайца за камни, пусть денно и нощно режет. Так, чтобы ни один камень не был похож на другой. Напомни ему о нефритовых воинах его предков. Стимулируй его идеей персональной выставки в Москве. И чтобы ни один камушек с острова не уплыл. Через месяц позвоню. Благослови меня, Андрюша....

И китайца посадили за резьбу.