Путешествие ко святым местам в 1830 году

Я спал на палубе; меня пробудил треск снастей и резкий скрип качающихся мачт, и глухой гул бочек, перекатывающихся по дну корабля. Я хотел встать, и плеском обдала меня морская волна; в каюте искал я убежища, но и там все было в движении, столы и стулья бились об стены; снова вышед на палубу, ухватился я крепко за канат и смотрел на ужасную картину разъяренной стихии. Холодный, совершенно осенний ветер скитался по исполинским волнам, воздвигая и стесняя их в убийственный круг окрест корабля, но под его хладным веянием кипела пучина, и в этом адском котле нельзя было распознать пределов моря и неба; серое утро пришло только тускло осветить нам бездну, не укрощая бури. Одним бортом смело подымался корабль над водами, другим скользил по их пене, как бы готовый уже зачерпнуть ее, и снова вал возносил его на свой хребет; с седой вершины одного из них, как бы с поклонной горы, увидали мы дальний, белый берег Одессы, и бурен был для меня первый привет отчизны. Прямо на берег гнала нас буря, и отмели нам угрожали; но по мере того как мы вдавались в залив, ветер терял силу, и кормчий мог направиться к устью Днепра, где бросил якорь на мели; там простояли мы два дня в беспрерывном страхе быть увлеченными в море, ибо якорь не держался на песках.

После долгого ожидания утихла наконец непогода и подул слабый попутный ветер от устья Днепра. О какое живое, невыразимое чувство восторга взволновало грудь, когда перед вечером открылась нам Одесса, и ближе и ближе стал подвигаться мачтовый лес ее судов. Какие минуты наслаждения могут сравниться с первым желанным мигом свидания с отчизной, когда простирает она гостеприимные объятия усталому путнику, изглаживая из памяти его все долгие и тяжкие заботы странствия! Одно только красноречие слез может изобразить сие мгновение, и я их пролил, когда, окинув в мыслях две священные грани, между которыми простиралось мое поприще: Гроб Господний и отчизну, – я вспомнил с чувством умиления, как невредимо достиг обеих, тогда как каждая волна и каждый ветер пустыни могли затерять в неизмеримости бездн и песков одинокого и беззащитного, если бы не бодрствовала благая рука Провидения.

Уже якорь был брошен посреди итальянских кораблей, и вечерняя звезда пробудила обычный звон колокольчиков на всех палубах, и торжественное: «Ave Maria» огласило воды, вверяя Пречистой Деве житейские бури пловцов и пучин. И я присоединил молитвенный голос мой к общему гимну, и, как бы отходящий к покою, после всенощного бдения, ибо в сей торжественный миг все мое странствие казалось мне видением одной священной ночи, радостно я возгласил: «Взбранной Воеводе победительная, яко избавлыиеся от злых, благодарственная восписуем ти раби твои, Богородице: но яко имущая державу непобедимую, от всяких нас бед свободи, да зовем ти: радуйся, Невесто неневестная».

Прибавления

Орден рыцарей Святого Гроба

Почти все писатели, говорившие об ордене Святого Гроба, возводили начало оного до времен св. апостола Иакова, первого епископа Иерусалимского, или по крайней мере до императора Константина Великого, и представляли Готфрида Бульонского, первого короля Иерусалимского, и его преемника Балдуина I только возобновителями ордена. Но сия древность вымышлена, ибо все рыцарские ордена начинают являться только в XII веке. Недостоверно даже и то, чтобы Готфрид или Балдуин были основателями сего ордена. Называющие Готфрида возобновителем оного предлагают вместе и уставы рыцарей Святого Гроба, под сим заглавием: «Уставы и законы, изданные императором Карлом Великим, Людовиком VI, Филиппом Мудрым, Святым Людовиком, королями Франции и Готфридом Бульонским, верховными владыками и магистрами рыцарского ордена Святейшего Гроба Господа нашего Иисуса Христа, которые еще хранятся в архивах сего ордена во граде Иерусалимском».

Вилламонт в описании своего путешествия, в коем поместил он по-латыни и по-французски сии уставы, дает им другое заглавие: «Извлечение из учреждений императоров, королей и князей Франции, бывших государями и главами ордена рыцарей Святого Гроба Иисуса Христа, взятое и списанное с подлинника в присутствии отца Иоанна Баптиста, Блюстителя и главного поверенного папы в Святой Земле».