– Тепло? – спросил Амрай.
– Тепло, – ответил Лал. – Жаль, дверь заперта и сплетники не оценят.
– Шутки у тебя плохие, – качнул головой Амрай. – Жестоко шутишь. Вставай, если согрелась. У нас с тобой работа. Сегодня будет трудный день.
Лалу день трудным не показался. Он казался ему пыльным, мутным, глухим. И неприятным, как невыполненные обещания, отрабатывать которые непросто себя заставить. День Амрая, похоже, отличался не сильно.
– Тяжело с ними всеми, – поморщился князь, потянул к себе какую-то расшитую тряпку, посмотрел на вышивку и бросил обратно в общую кучу. – Трясина. Как в агиллейском болоте.
– Утешить? – угрюмо откликнулся Лал.
Амрай на пару секунд поджал губы и ничего не ответил. Они помолчали.
– А у тебя как дела? – наконец спросил Амрай.
– Смех и ералаш, – таким же безрадостным голосом отвечал Лал. – И свора скудоумных за спиной. Скажи, Амрай, что должно произойти между нами, чтобы ты в исступлении начал биться головой о стену?
Амрай мельком глянул в его сторону.
– Не надо обижаться на меня. Это странно – обижаться на то, чего не было.
– Ты стал бы искать себе в пещерах жену, если бы жреческая коллегия тебя освободила от твоих клятв?
– А разве ты пошла бы за меня? Ты говорила, что любишь другого. Что вы с ним не закончили начатый разговор.
– У меня сложные отношения с людьми. Настолько сложные, что я часто не могу разобраться, любовь к ним чувствую или ненависть, все между нами сказано, или есть, что добавить. Но если мне придется выбирать между другом и врагом, я выберу друга. Без малейшего сомнения. Я устал драться неизвестно за что. Врагов в моей жизни было много. Друзей... почти никого.
– При всех твоих достоинствах, Лалле, у тебя есть огромный недостаток, – покачал головой Амрай. – Ты не одиночка. Там, где одиночка идет, не задерживаясь, тебе приходится выбирать. Друг, враг — тебе непременно кто-то нужен. Ты помнишь, из-за чего ты пошла не с Дигоном, не с Иуркаром, а именно со мной? Помнишь, кто я?
– Помню.
– У меня четыре клятвы, четыре обета. Не пить вина, не есть мяса, не лгать и не доставлять себе плотских удовольствий. Три из них я нарушаю. Так многие делают, кто попал в монахи по недоразумению. Выбирают какой-то один и держат только его. За остальные три простится, если честно соблюсти четвертый, самый сложный. То есть, в других братствах он сложный, в нашем – не очень...
– Самый сложный обет, Амрай, это не врать. Для любого братства. Ты схитрил, выбрал что попроще.
– Схитрил. И я этому не рад. Поехали в Ренн прямо сейчас? Заберу с Зан-Заяла денег, сколько получится, и сам выкуплю контракт.
Лал ухватил его за вышитый зеленой бирюзой и золотыми бляшками ворот, повернул лицом к свету и уставился в глаза. Держал, пока Амрай не спросил полушепотом:
– Что?..
– Ты сейчас какое обещание или какое признание хочешь с меня стрясти? Скажи, что будет после того, как тебя освободят?
– Контракт аннулируется. И все мои клятвы братству тоже. Я буду свободен.
– А если ты не последний княжеский сын?
– Тогда нет.
– Что написано в твоем контракте?
– Он у тебя. Ты разве его не читала?
– Я не разбираю энленские каракули, криво написанные левой пяткой в темноте. Могу только догадываться.
Амрай моргнул.
– Написано, что я оказываю владельцу контракта любую посильную помощь, чего бы он ни попросил. Нужно лишь сказать мне «прошу помощи».
Лал притянул Амрая ближе совсем измяв жесткий воротник, и проговорил ему прямо в лицо:
– Это поперек моего самолюбия, вдоль по гордости и наискось через самоуважение, эргр Амрай, но я прошу помощи, согласно контракту. Ты терпишь потому, что ты монах, а я ради чего? Давай, под мою ответственность, покажи, чего ждать. Без придворных вытанцовываний, без церемониальности. Все забудь и сделай. Со мной можно просто. Со мной можно жестко. Со мной вообще можно всё.
Служанки толкались по ту сторону двери в кладовую, старшая захватила замочную скважину и отпихивала в сторону младшую.
– Чего там? Чего там? – ныла младшая.
– Не разберу, он ее подолом накрыл, – отмахивалась старшая, но младшую к глазку не подпускала. – Не знаю, по любви у них или нет, но от души – это видно... А-а, упали прямо в платья, испоганят все фамильные шелка, так их за воротник... Им поебушки, нам – стирать...
– Ну дай, дай посмотреть!
– У козы под хвост посмотришь! Тот сблевыш заозерный врал, будто князь из монастыря сбежал, как узнал, что тут княжьей властью пахнет? Врал, подлец. Это ж в каком монастыре такому учат...
* * *
– У меня ощущение, что я лет на сто тебя старше, – сказал Лал Амраю в темноте под пологом кровати. Во дворце и вокруг дворца было тихо. Веселых песен на террасе под окном никто больше не пел. – И на три жизни опытнее – но это уже не кажется, это так и есть.