Управа была совершенно пуста. Видимо, в успех предприятия тыловые и обозные не верили. Упаковали вещи, а кое-где забрали и мебель, и отбыли подальше вглубь Савр-Шаддата. Ладно, хоть ставни с собой не прихватили. В той комнате, где ночевал Лал, из всего имущества осталось только подаренное ему фиолетовое платье с рукавами из розового газа. Как раз под цвет еще не сошедших с шеи и плеч синяков. По-прежнему свернутое, оно лежало на полу в пыли и мусоре. Его даже никто не украл. Лал взял этот сверток и пошел в сторону общей уборной внутри управы, где из осколков когда-то фигурного, украшенного мраморными цветками крана лилась в каменную чашу ледяная вода, подведенная из родника.
В одиночестве и тишине ему удалось сделать дыхательную гимнастику, чтобы привести себя в порядок и переключиться, и он почти успел вымыться до пояса. Амрай, высадив его на ступенях галереи и внезапно поцеловав в лоб, умчался по военным делам. Некоторое время вокруг было спокойно, а потом управа зашумела, разом и вся. Чтобы никого не смущать, платье пришлось натягивать прямо на мокрое тело, поверх армейских штанов и сапог. Кафтан и рубаха для носки больше не годились, заскорузли от крови, в нескольких местах были прорезаны и порваны – Лал не помнил, кем и в какой момент свалки. На плече у него самого была пустяковая рана, он тоже не помнил, кто и когда его задел. Он даже ее не чувствовал, без всякой саморегуляции, само собой получилось.
Вопрос: «Вот что ты делаешь, а?» – застал его в момент, когда, извернувшись значком «зу» и спустив с плеча газовый рукав, зубами и левой рукой Лал завязывал на себе кусок тряпки, оторванной от рубахи с единственного чистого края, поскольку под прозрачным розовым рукавом платья распоротая кровоточащая рука выглядела бы неэстетично.
В дверном проеме стоял князь Внутренней Области кир Нолар Дигон.
– Так помоги, – предложил Лал, путаясь в ускользающих завязках. – Я же тебе помог.
– Это я помог тебе. Твоя война – это твоя война, не путай ее с моей. Ты выиграла свою битву с моей помощью. Больше никакой помощи от меня не жди.
Лал смолчал, зубами затягивая узел.
– Ты не можешь не видеть, что ты делаешь, – продолжил князь Дигон. – Ладно, Иуркар. У него всегда был полусъехавший колпак, сейчас он просто сполз ему на глаза окончательно. В лагере, кроме тебя, ни о ком не говорят. Ты даже монаха Амрая, который ничего не чувствует и ничего не хочет, опутала каким-то колдовством, он постоянно оглядывается, где ты. И задыхается, едва увидит. Смотреть противно. Уезжай. Я готов от тебя откупиться. Сколько тебе нужно? Деньги, слуги, вещи. Я тебе всего дам. В разумном, конечно, размере. Только убирайся отсюда. Я понял, за что тебя вышвырнул государь Аджаннар. Я бы на его месте поступил так же. Кстати, если тебя это обрадует, ходит слух, что он отрекся от престола. Ты полностью победила всех, успокойся на этом.
– За что вы меня так ненавидите, князь Дигон? – усмехнулся Лал. – Ревнуете к вниманию, которое я привлекаю? А может, я просто сильный человек, и многие меня ценят по достоинству?
– О, несомненно, – князь сделал несколько шагов в сторону Лала. – Обладай я хоть долей вашей силы, ко мне тоже липли бы все окрестные князьки и вся озабоченная солдатня. Ненавижу?.. – Нолар Дигон засмеялся, и вдруг, подступив совсем близко, на секунду прижался к бедру Лала низом живота, чтоб понятно было, что он на самом деле испытывает. – Это разве называется «ненависть», государыня?.. Нет, это называется «общее помешательство». Ты как отравленный колодец в подземном городе Молочь. Если человек в своем уме, какую бы жажду он ни испытывал, он не станет из него пить. Он даже не пойдет в его сторону, надеясь на чудо, что вдруг, именно ради него, ядовитая вода просветлеет и не убьет его. Уезжай, пока отравлены еще не все вокруг тебя. Тебе же будет лучше.
– Хорошо, – сказал Лал. – Как только придумаю, куда, я уеду.
На каменную плитку пола, глухо звякнув, упал увесистый кошель с деньгами.
– Думай быстрее, – бросил князь.
* * *