Путешествие по Средней Азии

Константинополе даже дервиши имеют хорошее образование и говорят по-арабски

(хотя я говорил только на стамбульском диалекте). Он сказал мне далее, что

хазрет (тут все *[97] *поднялись со своих мест) желает меня видеть и что ему

будет приятно, если я принесу ему несколько строк от султана или от его

посланников в Тегеране. На это я ответил, что причиной моего путешествия

были не мирские намерения, что я ни от кого ничего не желаю и только ради

безопасности ношу с собой фирман с тугрой (печатью султана). С этими словами

я вручил ему мой печатный паспорт; благоговейно поцеловав названный знак

верховной власти и потерев его о лоб, он поднялся, чтобы передать паспорт

хану; вскоре после этого он вернулся и при-казал мне войти в зал для

аудиенций.

Шюкрулла-бай вошел первым, я должен был подождать немного, пока

делались необходимые приготовления, так как, хотя обо мне объявили как о

дервише, мой покровитель не преминул отметить, что я знаком со всеми

знатными пашами в Константинополе и посему желательно произвести на меня как

можно более благоприятное впечатление. Через несколько минут два ясаула

почтительно взяли меня под руки, полог поднялся, и я увидел перед собой

Сейид Мухаммед-хана падишаха Хорезм-ского, или, говоря проще, хивинского

хана. Он сидел на ступен-чатом возвышении, опираясь левой рукой на круглую,

крытую шелком и бархатом подушку, а правой держа короткий золотой скипетр.

Согласно предписанному церемониалу, я поднял руки, что сделали также хан и

все присутствующие, затем прочел маленькую суру Корана, потом два раза

"Аллахуму селла"^56 и обычную молитву, начинающуюся с "Аллахуму раббена", и

заключил громким "аминь" и поглаживанием бороды. В то время как хан еще

держался за бороду, все воскликнули: "Кабул болгай!" ("Да будет услышана

твоя молитва!"). Я приблизился к повелителю, и он протянул мне руки. После

мусафахи (Мусафаха - предписываемое Кораном рукопожатие.) я отступил на

несколько шагов назад, и церемониал завершился. Тогда хан стал расспрашивать

меня о цели моего путешествия, о впечатлении, которое произвели на меня

пустыни Туркмении и Хивы. Я отвечал, что много выстрадал, но теперь мои

страдания щедро вознаграждены созерцанием джемал мубарек (благословенной

красоты) хазрета, я благодарен Аллаху, что удостоился этого высокого

счастья, и склонен видеть в этой особой милости кисмета (судьбы) хорошее

предзнаменование для моего дальнейшего путешествия. Хотя я старался

упо-треблять узбекский язык вместо непонятного здесь стамбуль-ского

диалекта, государь велел себе кое-что перевести. Далее он спросил меня, как

долго я думаю здесь пробыть и есть ли у меня средства, необходимые для

путешествия. Я ответил, что сначала посещу всех святых, покоящихся в

благословенной земле ханства, а затем отправлюсь дальше; относительно моих

средств я сказал, что мы, дервиши, не затрудняем себя такими земными

мелочами. Нефес (святой дух), данный мне моим пиром (главным лицом ордена) в

дорогу, может поддерживать меня 4-5 дней безо *[98] *всякой пищи, и

единственное мое желание - чтобы господь бог даровал прожить его величеству

120 лет.

Мои слова, кажется, понравились, потому что их королевское высочество

соизволили подарить мне 20 дукатов и крепкого осла. От первого дара я

отказался, заметив, что у нас, дервишей, считается грехом обладать деньгами,

но поблагодарил за другой знак высочайшей милости и позволил себе напомнить

о свя-щенном законе, разрешающем паломникам иметь для путешест-вия белого

осла, какового выпросил себе и я. Я уже хотел удалиться, когда хан пригласил

меня быть его гостем хотя бы на время моего краткого пребывания в столице и

каждый день брать на пропитание две тенге [танга] (около 1 франка 50

сантимов) у его хазнадара^57 . Я сердечно поблагодарил, произнес последнее

благословение и удалился. Когда я спешил домой через ожив-ленную толпу,

заполнявшую ханские дворы и базар, все при-ветствовали меня почтительным

"Салям алейкум". Только ока-завшись в стенах моей кельи, я вздохнул

свободно, будучи немало доволен тем, что хан, с виду такой ужасный и

распутный, каждая черточка в лице которого выдавала слабого, глупого и

дикого тирана, был против обыкновения добр ко мне и что я могу

беспрепятственно, насколько позволит мне время, разъез-жать по ханству. Весь

вечер у меня перед глазами стояло лицо хана с глубоко запавшими глазами, с

жидкой бороденкой, блед-ными губами и дрожащим голосом. Какое счастье для

чело-вечества, часто повторял я себе, что темное суеверие ограни-чивает

власть и кровожадность таких тиранов.

Намереваясь совершить дальние поездки в глубь ханства, я хотел по

возможности сократить время пребывания в столице; самое достопримечательное

можно было осмотреть довольно быстро, если бы повторные приглашения хана,

чиновников и ку-печеской знати не отнимали у меня много времени. Прослышав,