Путешествие в Сиам

Но – ах! – если хоть одно семя любви и истины перенеслось из моего сердца в сердца даже самых убогих из тех жен, наложниц и детей короля, если хоть одно мое слово заставило самую кроткую из них взглянуть вверх из глубин их несчастной жизни и увидеть в вышине более ясный и яркий свет, чем тот, которым озаряет их путь Будда, значит, я не зря трудилась среди них.

Летом 1866 года я внезапно слегла с тяжелой болезнью, какое-то время даже думали, что я умру. Когда добрый доктор Кэмпбелл со всей серьезностью высказал свои опасения, все мои беды, казалось, испарились, и, если бы не острые переживания за детей – дочь в Англии, сын в Сиаме, – которые остались бы сиротами, я искренне возрадовалась бы в предвкушении вечного покоя: так измучила меня бурная жизнь на Востоке. В конце концов здоровье мое немного восстановилось, но мне больше было не по силам тянуть тот воз работы, которой безжалостно нагружал меня король. И вот, поддавшись настойчивым мольбам друзей, я решила вернуться в Англию.

Согласия Его Величества я добивалась целых полгода, и свое высочайшее соизволение отпустить меня на шесть месяцев он сопроводил утомительными обвинениями в неблагодарности и безделье.

Мне едва хватало мужества смотреть в глаза женщинам и детям короля в тот день, когда я сообщила им о своем отъезде. Общение с ними требовало от меня огромных душевных сил, но бросить их казалось мне проявлением малодушия. Какое-то время большинство отказывались верить, что я действительно уезжаю, но, когда всякие сомнения рассеялись, они окружили меня трогательной нежностью и заботой.

Многие передавали мне небольшие суммы денег на дорогу. Самые бедные и жалкие из рабов приносили рисовые пироги, сушеные бобы, кокосовые орехи, сахар. Напрасно я пыталась объяснить, что не смогу увезти все это с собой, они продолжали приносить мне дары.

Сам король, молчаливый и угрюмый до самого утра моего отъезда, в момент прощания смягчился. Он сердечно обнял моего сына и подарил ему серебряную пряжку и кошелек, в котором лежали сто долларов – на покупку сладостей во время путешествия. Затем повернулся ко мне и, словно забывшись, произнес:

– Мам! Вас очень любят простые люди, все обитатели дворца и дети короля. Все очень огорчены вашим отъездом, и даже этот курильщик опиума, мой секретарь Пхра-Алак, в душе расстроен тем, что вы уезжаете. Это, должно быть, потому, что вы добрая и искренняя женщина. Я часто сердился на вас, терял самообладание, хотя я вас очень уважаю. Тем не менее вам следует знать, что с вами очень трудно, гораздо труднее, чем с другими. Но вы все это забудете и вернетесь ко мне на службу, ведь я с каждым днем все больше доверяю вам. До свидания! – Я не могла ничего сказать в ответ, ибо глаза мои наполнились слезами.

Потом было прощание с моими учениками – с женщинами и детьми. Это были мучительные минуты даже в присутствии короля. Но, когда он внезапно ушел, разразился шум-гам. Что мне оставалось делать? Только стоять и целоваться, обниматься с принцессами и рабынями, выслушивать их упреки. Наконец я выбежала за ворота, и женщины кричали мне вдогонку: «Возвращайтесь!», а дети: «Не уезжайте!» Я поспешила в резиденцию королевского наследника, где меня ждала самая тяжелая сцена. Он так расстроился из-за моего отъезда, что не мог выразить свое горе словами. Но те слова, что он все же заставил себя произнести, тронули меня до глубины души. Взяв меня за руки и прижавшись к ним лбом, он долго молчал, затем выдавил:

– Мам ча клап ма тхорт! Дорогая мам, возвращайтесь, прошу вас!

– Пусть ваше сердце остается храбрым и верным, дорогой принц! – Это все, что я могла сказать в ответ. А мои последние слова – «Да благослови вас Бог!» были адресованы дворцу короля Сиама.

Я очень привязалась к юному принцу Чаофа Чулалонгкорну. Нередко мы с ним вместе осуждали жестокое обращение с рабами, и, несмотря на юный возраст, он старался учить своих слуг относиться к ним с добротой. Он был совестливый парень, склонный к размышлениям и с добрым нравом. Именно его заботам я передала многих из моих несчастных подопечных, в частности, китайского подростка Ти. Однажды, когда мы говорили с ним о рабстве, он сказал мне:

– Они не рабы, они благородные люди, они умеют переносить невзгоды. Это нам, принцам, еще предстоит узнать, кто благороднее – угнетатель или угнетаемые.

Когда я покинула дворец, король быстро слабел – и телом, и рассудком. Внешне он казался деятельным, неутомимым, поступал так, как считал нужным, но в его правлении не было ничего здорового. Все существенные успехи его деятельности достигнуты благодаря способностям и энергии его толкового первого министра – Пхья Кралахома, и даже его усилия пропадали даром. Национальное искусство и литература деградировали, многие ремесла были утрачены, весь народ был одержим азартными играми.