Путешествия Лейлы

С соседями отношений не сложилось, до того экзотичной должна была им казаться Лейла. Особенно после того, как она открыла свою бесплатную школу английского, которая кроме работников окрестных ферм и их детей притягивала много проституток из ближайших городов. Школу Лейла придумала во время одной из прогулок на ферме с Нубой – та уже на довольно бойком английском рассказывала, кто из работников откуда приехал и что сейчас делает, и вот на пути им встретились и «нехорошие женщины». По словам Нубы, те приезжали сюда на велосипедах из Иньязуры, иногда даже из Солсбери, и часто по нескольку месяцев жили с мужчинами на фермах, еще и помогая по хозяйству. Соседи на них закрывали глаза, а вот Лейла долго мучила и себя, и Давида вопросом, как же им следует поступить. В конце концов, ввела новое правило, о котором как раз и шептались потом соседи: на ферму могли приезжать в гости и жить только те, кто посещал школу Лейлы и получал хорошие оценки.

Давида соседи, впрочем, тоже не жаловали. По словам все той же вездесущей Нубы, которая подружилась с домашней прислугой соседних ферм, Давида называли то «хэндсхопером», что-то вроде «и нашим, и вашим», то «реднеком», хотя он-то как раз не был необразованным мужланом и только что вернулся с учебы во Франции. Сам Давид на последнее громко рассмеялся и объяснил, что так в этих местах называли детей англичан и буров, потому что английские военные носили когда-то давно красные воротники, а его мама была как раз англичанка.

Белые фермеры-буры вообще держались сурово, Лейла думала поначалу, что все сердятся именно на нее. Даже попытки говорить на местном языке африкаанс, чем-то похожем на битый немецкий, как и идиш, никого не задобрили. Гораздо легче и приятней было с любыми темнокожими и здесь, и особенно в столице, Солсбери, впрочем, и белые там были дружелюбней. А еще город манил большой круглой библиотекой и высоким университетом. С женами друзей Давида и с его тетушкой общих тем для разговоров, кроме вездесущего браай, не находилось. Лейла часто повторяла, что первое услышанное когда-то от мужа про родную землю было как раз про браай, на что все довольно улыбались. Впрочем, и тут Лейла прослыла странной, потому что после пары встреч с мусульманским шейхом из соседней Мо-Замбии совсем отказалась от свинины и алкоголя, что местным страстным любителям жареного чего угодно, завернутого в бекон, и пива с джин-тоником понять было сложно.

Тетушка Берта страшно докучала, приезжая даже в отсутствие мужа и долго поучая Лейлу, как себя следует держать с темнокожими и китайцами. Поездки к Берте, впрочем, не жаловал и сам Давид, называя ее Ящерой за манеру облизывать зубы после каждой шипящей фразы. Долгие чаепития, сервированные так замысловато, что терялась даже Лейла, привыкшая по прошлым жизням к самым экстравагантным приемам, он стойко сносил. Но вот от обеда или ужина, поданных в соседней комнате, уже почти всегда отказывался, заранее придумывая, что же еще у них могло сломаться на ферме и требовало немедленного ремонта. По словам Давида, тетушка была прямым потомком незаконнорожденной дочери французской королевы. Эта дочь пряталась от церковных реформ сначала в Голландии, а потом и вовсе уплыла с голландскими переселенцами в далекую Южную Африку. А еще среди родственников, которые пока не умерли или не прекратили общения с его смешанной семьей, одна только Берта и осталась.

Похоже, одежда и сервировка стола были единственной областью жизни, над которой ей удавалось сохранять полный контроль. «Как фарфоровая кукла! – Лейла с первого же чаепития удивилась неестественно прямой осанке и безнадежно устаревшей одежде тетушки. – Стареет, покрывается трещинами, но совсем не меняется, даже спину не расслабит».

Все эти разговоры про темнокожих и китайцев, как следует или не следует себя с ними держать, Лейле порядком надоели. В ее прежнем мире страшно было ляпнуть что-то не то, чтобы не прослыть расистом, но евгенический бред этого нового мира раздражал еще сильней. Еще работая в Дубае, она сама побывала как-то внутри ростовой куклы: никак не успевали оформить артиста для фотосессии. А Лейле тогда как раз сказали на ежегодной оценке работы, что она слишком надменна и только командует, что главная задача теперь – расположить к себе коллег. Ох, и тяжела была голова из папье-маше в жаркий летний день. Но сколько счастья вокруг: и дети, и взрослые улыбались, радовались фейковой Лейле как никогда раньше. И вот одно дело – развлекать мир в поролоновом костюме несколько часов, а другое – не выпускать себя настоящую наружу всю жизнь. Да еще называть этот поролон воспитанием или манерами и считать поводом принижать кого-то другого.