Эта равнина, как и равнины, граничащие с болотами Нурланджи, несколько месяцев назад была мелководной лагуной. Теперь это был сплошной ковер из глубоких, твердых как железо, мелких углублений и борозд, оставленных копытами буйволов. Вдали на горизонте мерцала серебряная гладь голубой воды, на поверхности которой зеркально отображались кусты. Если бы мы были путешественниками, мучимыми жаждой, это зрелище непременно заставило бы нас пройти через опаленные солнцем равнины, чтобы наполнить бутылки водой в этой ниспосланной свыше лагуне. Но ее не существовало — это был мираж. Неподвижный воздух, который не тревожит даже малейший порыв ветра, образовал чрезвычайно горячий слой вблизи земли, который действовал как зеркало, отражая голубое безоблачное небо и, благодаря преломлению лучей, переворачивал изображения деревьев далеко на другой стороне равнины так, что нам казалось, что они граничат с иллюзорным озером.
Справа от миража в дальней стороне равнины располагалась линия обрывов, похожих на Нурланджи-Рок, только здесь у их подножий не было растительности. Со склона одного из них горизонтально выступал длинный каменный палец, похожий на пистолет в руках солдата. Мы рассудили, что это, вероятнее всего, был Кэннон-Хилл, и в этом случае Обири должен был быть одним из выступов поменьше с правой стороны. Но посреди равнины было нечто гораздо более волнительное: мы увидели кучу черных точек, сгрудившихся вокруг коричневатого участка на долине, который был, как мы решили из-за его цвета, вытянутым пятном грязи. Я посмотрел на них через бинокль. Это были буйволы.
Здесь наконец у нас был шанс безопасно сделать снимки крупным планом, которые мы так сильно хотели. Если повезет, мы сможем подъехать к стаду и снимать, даже не выходя из машины: мы уже обнаружили, что звери часто не обращают внимания на машину и пугаются только при виде идущего человека. Чарльз вытащил камеру.
Мы медленно дребезжали по складчатой равнине. С расстояния почти в полтора километра быки все еще нас не замечали. По пути к ним мы проезжали через длинную извилистую низину, бывшую когда-то руслом ручья, извивавшегося по равнине и высушенного солнцем. Дважды мы проезжали по нему без проблем. На расстоянии всего в 800 метров от буйволов мы оказались перед ним. Мы спустились и прибавили скорость, чтобы машина вытянула себя на другую сторону. Двигатель заревел, но машина перестала двигаться. Задние колеса прорвались сквозь твердую корку и буксовали в мягкой голубой глине.
Буйволы все еще не обращали на нас внимания. Чтобы освободить машину, безусловно, нужно было много копать и толкать ее. Вероятно, нам также пришлось бы выгрузить весь багаж, чтобы облегчить нагрузку. Разумеется, буйволы нас увидят, и вся эта активность вполне может настолько напугать их, что они благоразумно убредут в буш, скрывшись из глаз. Тогда мы упустим чудесную возможность. Но мы еще не подобрались достаточно близко, чтобы сделать хорошие снимки. Подходить к ним с тяжелым штативом и камерой казалось неразумным, поскольку, если они нападут, нам придется выбирать: бросить камеру, которая будет затоптана и поднята на рога, или пытаться бежать с ней к машине, сильно стеснив свои движения и рискуя самим быть настигнутыми быками.
Однако был компромиссный вариант. Я мог пойти в сторону стада и посмотреть, насколько получится приблизиться, прежде чем они отреагируют на мое присутствие. Если они нападут до того, как я буду в зоне досягаемости камеры, тогда я без груза оборудования могу побежать назад и укрыться в машине, которая, хотя и застряла и была неподвижна, все же была местом, где можно спрятаться. Но если мне удастся подойти к ним достаточно близко, не потревожив их, как я надеялся, тогда Чарльз присоединится ко мне с камерой.
«Не забудь, что сказал Йорки, — со смаком посоветовал Боб. — Если они пойдут на тебя, просто упади плашмя».
Я был на расстоянии 150 метров от них, и они даже не подняли головы. Я медленно продвигался вперед. Теперь все они смотрели на меня, но ни один из них не казался сколько-нибудь агрессивным. Я помнил беспокойство Чарльза о том, чтобы избежать мерцания жара, и подошел немного ближе. Когда я был в 60 метрах, один особенно крупный бык сделал несколько шагов мне навстречу, качая головой вверх-вниз и тряся рогами. Я стоял неподвижно и пытался вспомнить, не оглядываясь назад и не сводя глаз с быка, насколько далеко я был от машины. Расчеты того, как быстро я могу бежать и за сколько времени буйвол сможет меня догнать, оказались очень сложными. Я начал терять уверенность в себе. Метод спасения, предложенный Йорки, казался мне еще менее привлекательным, чем когда-либо.