Пытаясь отыскать другие рисунки, я заглянул в узкую скальную расщелину. Там лежал побелевший человеческий череп, уставившийся на меня пустыми глазницами. Под ним я рассмотрел кости ног и ребра. Рядом длинная ветка прижимала к скале сверток из выцветшего холста. В нем я нашел несколько отшлифованных камешков, прямоугольный, разрисованный охрой кусок дерева, плетеную повязку, настолько прогнившую, что она рассыпалась у меня в руках, и маленькую обветшалую жестяную банку из-под табака, на крышке которой было нарисовано викторианское клеймо торговой марки, без сомнения давно ушедшей из этого бизнеса. Должно быть, это были пожитки мертвеца, его самые лелеемые вещи, которые после того, как был завершен погребальный обряд, были оставлены здесь, рядом с его костями. Повязка служила для того, чтобы скрыть лобковую зону, и была единственной одеждой, которую когда-либо носили мужчины-какаду. Без сомнения, жестяная банка была редким и высоко ценившимся сокровищем. Галька и разрисованный кусок дерева были чрезвычайно священными церемониальными предметами, самыми важными и интимными вещами аборигенов, которые при жизни их владельца могли увидеть лишь немногие привилегированные люди. Я снова завернул их в изорванный холст и положил обратно так, как нашел.
Мы ожидали, что из всех животных, водящихся рядом с Нурланджи, легче всего будет снимать буйволов. Мы ошиблись. Их было много, и их было легко найти. Часто мы видели их с некоторого расстояния, наполовину скрытых в буше, и, если бы мы были на охоте, нам несложно было бы попасть в них из ружья. Но когда мы попытались сфотографировать их поближе, они чувствовали наше присутствие или слышали нас и бросались глубже в буш. С помощью самого длинного телеобъектива нам удалось заснять, как они лежали на болотах, почти в километре от берега в окружении своих верных компаньонов — белых цапель. Но с точки зрения фотографии, это были плохие снимки, поскольку тепло, отражающееся от поверхности болота, заставляло воздух над болотом так сильно вибрировать, что изображение буйволов дрожало, как отражение покрытой рябью поверхности воды. Чтобы получить близкие снимки, которые мы хотели сделать, не загроможденные мешающими ветками и кустами, нам нужно было приблизиться к животным; но ни мы, ни буйволы не стремились к этому.
К этому моменту к нам присоединилась команда трех зоологов из Канберры, которые занимались исследованиями животных в отдельных частях Арнем-Ленда. Один из них, Гарри Фрит, несколько лет назад провел здесь, в районе Нурланджи, пионерские исследования полулапчатых гусей. Он хорошо знал этот район и понимал буйволов. «Давайте поедем на машине, — предложил он. — Когда мы найдем группу буйволов, вы с Чарльзом сможете выпрыгнуть с камерой и спрятаться. Потом мы с Бобом поедем дальше, окружим стадо и приблизимся к нему с другой стороны. Мы будем гнать буйволов в вашу сторону и, если вы не натворите каких-нибудь глупостей, у вас получатся снимки, которые вы хотите». Это казалось хорошей идеей.
В восьми километрах от лагеря мы нашли самое большое стадо, которое встречалось нам до сих пор. Трудно было оценить его численность, так как животные находились на значительном расстоянии от нас, и мы могли различить только группу коричневых фигур, медленно двигающихся между деревьями. Мы предполагали, что их было около сотни. Слева от нас располагалось болото; справа земля поднималась, образуя скалистый хребет. Посреди равнинного коридора между ними стояло мертвое эвкалиптовое дерево с пустым стволом. Гарри остановился рядом с ним. Мы с Чарльзом быстро выскользнули из двери, расположенной на дальней стороне от стада, и спрятались за деревом. Через несколько секунд машина поехала дальше. Буйволы не могли видеть нас. Ветер дул от них в нашу сторону, так что они едва ли могли почуять наш запах. Все складывалось отлично.
Полый ствол был достаточно просторным, чтобы вместить одного из нас, и, кроме того, неподалеку от земли в нем была небольшая дыра, через которую мы могли наблюдать за происходящим впереди. Я заглянул в эту шпионскую дыру, а Чарльз сел на корточки снаружи с камерой. Мы слышали, как машина гудела где-то справа от нас. Расположившиеся вдали буйволы, насколько я мог видеть, пока не выказывали никаких признаков беспокойства. Когда шум машины утих, буш вокруг нас вернулся к жизни. Из-под куска коры выползла маленькая ящерица и возобновила охоту на мух. Стая яркоокрашенных зябликов пронеслась мимо и, щебеча, устроилась на ближайшем кусте, не замечая нас. Мы сидели неподвижно.