Мак жил на холме над берегом в развалюхе из ржавого кровельного железа, которая была почти полностью завалена горой пустых пивных банок и разбитых бутылок. Когда он не был на пристани с удочкой в руках, он проводил большую часть времени возле этой лачуги, и просто сидел. Однажды вечером я поднялся и присоединился к нему. Во время вспышки необычной болтливости он рассказал мне, что впервые привело его сюда. Он приехал искать золото. Многие другие мужчины искали его в этом районе до и после него. Некоторые нашли хорошие месторождения. Но не Мак.
«Нашел несколько крупинок, — сказал он прозаическим тоном, — но их всегда было недостаточно, чтобы дело стало доходным».
Он одной рукой скрутил себе сигарету. «Через пару лет я перестал беспокоиться о том, чтобы продолжать поиск. Там еще много, если тебе интересно, — добавил он. — Но по мне, пусть остается. Мне и так хорошо».
«Как давно ты здесь?» — спросил я.
«Тридцать пять лет», — ответил он.
«Ну, Мак, — в шутку сказал я, — я думаю, что знаю, почему ты остался. Эти устрицы на пристани, по-моему, самые лучшие в мире».
Мак зажег свою сигарету. Бумага загорелась, и он с трудом затягивался, пока табак не загорелся должным образом. «Это хорошо, — сказал он. — Я неравнодушен к хорошим устрицам. Часто задавался вопросом, какими они были бы на вкус». Он прислонился к стене своей хижины. «Я все собирался сходить отодрать несколько. Просто все не было времени».
Даг Локвуд посмеялся над этой историей и заказал нам еще по порции пива. «Да, — сказал он, — Мак был бы истинным отшельником. Но по всей Северной территории вы можете найти много совершенно таких же парней. Если вы хотите увидеть троих вместе, тогда Борролула — то место, которое вам нужно. Это город-призрак. Всего лишь несколько полуразрушенных лачуг, и эти три парня среди руин».
«Звучит интересно, — сказал я. — Где это?»
«Просто езжай прямо вниз по битуму, а когда доберешься до Дейли-Уотерс, поверни налево. Оттуда снова прямо».
Итак, на следующее утро перед рассветом мы проехали по темным прохладным улицам Дарвина и направились на юг. Тот день прошел без особых происшествий. Дорога монотонно тянулась вперед — полоса битума шириной в двадцать метров и длиной в 1600 километров. Движения почти не было, и даже поселения находились на расстоянии вплоть до 80 километров друг от друга. Задолго до наступления темноты мы прибыли в Дейли-Уотерс.
На следующий день мы начали второй заезд и свернули налево рядом с указателем, на котором было написано: «Борролула, 386 километров».
Мы быстро катились по ровной дороге с неизменной скоростью в 80 километров в час. Трасса была настолько прямой, что в течение 30 или 50 километров в конце пути не было необходимости двигать руль больше чем на несколько сантиметров. На сухой гравийной почве росли редкие пересохшие пыльные кусты с низкими термитниками. Непоколебимая прямота дороги, единообразие растительности были утомительно однообразными, и те из нас, кому не приходилось водить, дремали. Снова открыв глаза, мы видели настолько похожую картину, что казалось, мы не сдвинулись с места.
Сто километров, сто пятьдесят километров, двести километров. Мы с грохотом ехали вперед. Каждые полтора часа мы останавливались, меняли водителя, позволяли двигателю остыть, доливали воду, масло и бензин. Занудно, но целенаправленно мы двигались вперед.
Потом мы столкнулись с пылью. В Северной территории ее всегда называют «бычьей пылью». Никто не знает почему, но большинство людей могут предположить непристойное происхождение. Каким бы ни был источник этого названия, это слово сейчас закрепилось в официальной литературе, и называть ее просто пылью было бы немного неадекватно. Я не верю, что в мире есть какая-то другая пыль, подобная этой. Она настолько странная, что ученые признают ее особую геологическую самобытность. Нам сказали, что в Алис-Спрингс люди засыпают ее в бутылки и продают за хорошие деньги туристам, которые забирают ее обратно на юг, чтобы подкрепить свои рассказы о суровости путешествий по Северной территории. У нее настолько мелкая консистенция, что она обладает клейкими свойствами талька. Она лежала вдоль дороги огромными сугробами, в которых были полностью скрыты рытвины и валуны, достаточно большие, чтобы сломать ось, если машина врежется в них на большой скорости. Когда мы с ходу врезались в «сугроб», пыль, клубясь, накатывала на капот, словно волна на мчащийся спасательный катер. Иногда пылевые нагромождения принимали причудливые формы, напоминая монстров из фильмов ужасов. Когда вы сбавляли скорость, поднятые колесами облака накрывали машину грязно-белым саваном. Казалось, из этой мрачной пелены уже не вырваться никогда.