Пока я ел, шахтеры, добывающие серу, перешептывались с хозяином клячи, подозрительно поглядывая в мою сторону. Вскоре от компании отделились шестеро, подхватили пустые корзины и отправились по узкой тропе, протоптанной между казуаринами. Вид у них был довольно неприветливый, и все же я пристроился сзади и поплелся за ними. Мы прошли через лес и двинулись вверх, цепляясь за валуны запекшейся лавы и чахлый кустарник. Теперь мы шли на высоте более 2,5 километра; здесь было холодно, в разреженном воздухе дышалось все труднее. Время от времени нас накрывал густой туман. Шли молча; казалось, шахтеры не замечают моего присутствия. Где-то через полчаса один из них вдруг затянул высоким фальцетом протяжную песню. Насколько я мог разобрать слова, это была бесконечная, заунывная баллада обо всем, что случилось в этот день.
«
Понять было нетрудно: «Этот человек англичанин, а не голландец». Поскольку пелось обо мне, ничего не оставалось, как ответить собственной импровизацией. Я с трудом связал несколько имевшихся в моем скудном лексиконе слов и, дождавшись, когда закончится очередная строка, встрял в паузу.
«Этим утром, — я изо всех сил старался подражать мелодии, — ел я рис. Вечером снова буду есть я рис. Завтра, что делать, тоже буду есть рис».
Притом что это было глупо и не в тему, моя импровизация произвела неотразимое впечатление. Мужчины остановились и скорчились от смеха. Когда они успокоились, я вытащил из кармана пачку сигарет, и мы, усевшись на валуны, покурили. Разговора не получилось — они почти не понимали моих слов, а я, без словаря, крайне смутно догадывался, что мне хотят сказать. Тем не менее лед между нами растаял, и дальше мы пошли дружной компанией.
Через некоторое время мы поднялись на вершину. Огромный, утесами уходящий метров на шестьдесят вглубь горы, засыпанный валунами главный кратер казался мертвым. Однако сам вулкан, несомненно, жил: прямо за кратером виднелась витая колонна белесого дыма. Мы подползли чуть поближе и глянули вниз. Теперь было видно, что дым идет не из одного жерла, а из сотен маленьких, разбросанных по склонам котловин. В них что-то шумело, грохотало, воздух был наполнен зловонными испарениями, казалось, будто гора охвачена пламенем и тонет в удушливой гари. Вокруг стоял отвратительный, кислотный запах; от него перехватывало дыхание, земля под ногами была усеяна мелкой серной пылью. Сквозь колышущиеся клубы дыма я разглядел маленькие фигурки людей, работавших в этом аду. Они перекрывали поток испарений, чтобы газ, расходясь по расположенным лучами трубам, по пути остывал и оседал на руду. Кое-где рабочие прочищали ломами забившиеся трубы, другие откалывали серу, скопившуюся по краям котловины длинными сталактитами, рубиново-красными внутри и ослепительно-желтыми по краям.
Мои спутники, перекрикиваясь друг с другом сквозь оглушительный шум, нырнули в дымовой водоворот, чтобы набрать серы. Казалось, они не замечают зловония. Вскоре они появились, жизнерадостно улыбаясь, с наполненными доверху корзинами, и тут же, не медля ни минуты, побежали по склону вулкана вниз, к своей стоянке. Я поспешил за ними: не терпелось поскорее выбраться на свежий воздух. Вскоре небо очистилось, дым развеялся — и открылись лежащие далеко под нами зеленые равнины, а на горизонте показалось Яванское море. Чуть дальше на востоке высилась еще одна горная гряда. Над ней висела, нет, не обычная туча, как мне сперва показалось, а пелена вулканического дыма, куда более широкая и густая, чем та, какую мы видели над Валирангом. Я спросил одного из своих спутников, как называется эта гора.
«Бромо», — ответил он, прикрыв глаза рукой.
Дальнее дымовое облако меня заинтриговало, и, когда тем же вечером Даан рассказал, что Бромо — это один из самых известных и впечатляющих яванских вулканов, я и Чарльз не сговариваясь решили рассмотреть его поближе.
На следующий день мы выехали из Третес и покатили вдоль прибрежных равнин на восток. С дороги Бромо кажется заурядной, приземистой горой: его почти не видно за остатками более массивного вулкана. Тысячелетия назад, во время колоссального извержения, подобного тому, что произошло на Кракатау, вершина вулкана разрушилась почти полностью. Осталось только огромное горное кольцо, опоясывающее чашу около восьми километров в диаметре. После первого разрушительного землетрясения Бромо не успокоился, и вскоре внутри кальдеры возникли новые котлы; за многие века нагромождения пепла превратились в конусообразные вершины. Однако ни одна из них не переросла стену кальдеры, а действующим по сей день остается только Бромо. Поэтому путнику, едущему по равнине, видны лишь размытые очертания утесов, окружающих кратер.