Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Это признание не только ощутимо ударило по нашим гастрономическим замыслам, но всерьез озадачило. Если он не рыбак, с кем мы имеем дело? Я попытался его расспросить, но он был удручающе немногословен.

Ничего не оставалось, как вернуться к Чарльзу и вместе с ним запихивать в себя пресный и пустой рис.

Когда с рисом было покончено, мы заползли в каюту, где было не так жарко, полуголые, мокрые от пота, растянулись на бамбуковой подстилке и задремали. Вдруг откуда-то донеслось шумное фырканье. Я встрепенулся, просунул голову в дверь и увидел, что в 300 метрах от нас, на пространстве размером с футбольное поле, плещется компания дельфинов. Некоторые из них, с неповторимым дельфиньим ликованием, качались на волнах и кувыркались в воздухе, поднимая пенные брызги. Другие, поспокойней, поднимались на поверхность воды, вытягивали морды и, громко фыркая, прочищали легкие. Судя по всему, стая собиралась обойти наше неподвижное судно стороной, но, стоило их заметить, они сменили курс, чтобы рассмотреть нас, и через несколько секунд окружили проа. Мы перегнулись через борт и сквозь прозрачную зеленую воду смотрели, как они играют. Дельфины подплыли так близко, что мы могли разглядеть их во всех подробностях — заостренные морды, рты, похожие на клюв, большие черные ноздри на лбу, с любопытством глядящие на нас озорные глазки.

Минуты две они резвились рядом с нами, потом, фыркая и брызгаясь, двинулись к лежащему на горизонте острову. Мы грустно поглядели им вслед — и мир вокруг снова замер. Однако ближе к вечеру паруса вдруг зашевелились. Я выглянул за борт и увидел, что обрывки бумаги и окурки отнесло довольно далеко вперед. Неожиданно легкий бриз сменился сильным ветром, а к тому времени, как солнце приблизилось к горизонту, наше хрупкое проа безжалостно швыряло и затапливало рассвирепевшее море. Волны преследовали, накрывали нас со всех сторон, то накатывали, поднимая корму нашей лодки так высоко, что нос заныривал глубоко в воду, то отступали, подбрасывая промокший передний парус к небу. Всю ночь раздвоенные оси, на которых держалось тяжелое бревно-балансир, при каждом его повороте завывали и ревели, как глиссандо у пьяного тромбониста. Лежа в каюте, я слушал этот вой, словно самую нежную музыку на свете.

На следующий день ветер усилился. Слева по борту вдоль горизонта длинной лентой стелилось побережье Флореса. Время от времени перед нами проскальзывали стаи летучих рыб. Их поднимало волной, прежде, чем она разобьется, они бросались вниз с гребня, раскрывая на лету голубые и желтые грудные плавники, в следующий миг выпрыгивали и пролетали над водой вперед метров на двадцать, ловко, легкими рывками уворачиваясь от высоких волн. Каждый раз, когда большая стая проносилась совсем близко, мы затаив дыхание следили за стремительным полетом этих диковинных созданий.

Однако в какой-то момент совесть напомнила, что во время путешествия полагается снимать. Чарльз вытащил из трюма камеру и приготовился запечатлеть, как наш капитан дремлет на корточках рядом со штурвалом, обернув голову саронгом, чтобы не напекло солнце, а за ним, картинно вздымаясь, пенятся волны.

«Друг, — окликнул я капитана. — Фото?»

Капитан мгновенно очнулся.

«Нет, нет! — гневно запротестовал он. — Фото нельзя. Не согласен».

Личность капитана явно была окутана какой-то тайной. Он был первым встреченным нами индонезийцем, который не рвался сфотографироваться. Мы чувствовали, что поступили бестактно, хотя почему — не понимали. Чтобы загладить возможную неловкость, я попытался завести с капитаном светскую беседу, пока Чарльз искал не менее достойные объекты для съемки.

«Неплохой ветер». — Я показал на белые паруса, развевавшиеся на фоне ясного, голубого неба.

Капитан что-то пробурчал, прищурился и уставился вдаль.

Я не унимался.

«При таком ветре мы дойдем до Комодо завтра?»

«Может быть», — пробормотал капитан.

Он помолчал, громко шмыгнул носом и затянул фальцетом свою любимую песню. Я решил, что беседа окончена, и удалился.

Шла наша четвертая ночь на море. Я прикинул, что, по всем подсчетам, мы должны приближаться к Комодо, и, проснувшись наутро, был уверен, что капитан вот-вот порадует нас этой новостью. Стоя на палубе, я нетерпеливо вглядывался в горизонт, однако видел только все тот же тянущийся на севере холмистый берег Флореса.

В конце концов я решил пойти к капитану. Он безмятежно дремал внутри долбленки, лежащей на боку рядом с нашей каютой.

«Друг, сколько часов еще плыть до Комодо?»

«Не знаю», — раздраженно буркнул он.

«А разве вы там раньше не были?» — Я изо всех сил пытался вытянуть из него хотя бы приблизительный прогноз.

«Belum», — отрезал Капитан.

Это слово оказалось для меня новым. Я полез в каюту за словарем и прочитал: Belum — «еще нет».

Ужасное подозрение закралось в мой ум.

Когда я выбрался из каюты, капитан по-прежнему мирно спал.

Я осторожно тронул его за плечо: «Капитан, вы вообще знаете, где Комодо?»

Он устроился поудобнее. «Не знаю. Господин знает».

«Господин, — громко и напористо произнес я, — не знает».

Капитан от неожиданности сел: «Aduh!»