Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Можетъ быть, это лучшія данныя для человка съ воображеніемъ; по нимъ онъ представитъ верблюдовъ, дремлющихъ подъ чинарами; портики и колонны съ дорическими травами и архитравами; гору, по скатамъ которой изсчены могилы, и небольшую толпу отрепанныхъ поселянъ, спускающихся по берегу къ вод покойнаго залива, чтобы взглянуть на пароходъ. Но главное мсто въ этомъ пейзаж долженъ занять маленькій театръ, стоящій на берегу, противъ свтлаго залива и выступившихъ изъ него пурпуровыхъ острововъ. Ни одинъ театралъ не видывалъ сцены боле обворожительной. Она располагаетъ человка къ поэтическимъ грезамъ и сладкой льни. О, Джонесъ, другъ моего сердца! не захотлъ ли бы ты превратиться въ Грека, одтаго въ блую тогу, пріютиться здсь, на прохладной ступени театра, съ прелестной Неэрою, и нашептывать (на іоническомъ діалект) въ розовое ушко ей сладкія рчи? Тогда, вмсто Джонеса, теб слдовало бы называться Іонидомъ; вмсто шелковой шляпы, ты носилъ бы внокъ изъ розъ; ты не слушалъ бы хора, поющаго на сцен; въ ушахъ твоихъ звучалъ бы только шопотъ красавицы, назначившей теб свиданіе въ mesonuktiais horais. Урну съ твоимъ пепломъ, когда бы все уже было кончено, отнесли бы туда, въ нагорную пещеру, пережившіе тебя Іониды, при звукахъ погребальнаго гимна… Однакоже въ этихъ пещерахъ нтъ уже урнъ также, какъ и въ театр представленій. Въ замну хоральныхъ мелодій, звучавшихъ здсь въ былое время, одинъ изъ моихъ спутниковъ, вышедши на сцену, продекламировалъ:

 Меня зовутъ Норваломъ.

Въ тотъ же день остановились мы не надолго передъ другимъ разрушеннымъ театромъ Автифилоса. Наши оксфордскіе товарищи поспшили выдти на берегъ, вбжали на холмъ и стали измрять величину сцены и считать ступени театра; другіе, мене дятельные пассажиры, наблюдали за ними въ зрительныя трубы съ палубы.

По прошествіи двухъ дней, характеръ окружавшей васъ картины совершенно измнился. Удалясь отъ классической земли, мы стали на якорь въ залив св. Георгія, позади большой горы. На вершин ея Георгій Побдоносецъ убилъ дракона. Тутъ же стоялъ турецкій флотъ, подъ начальствомъ Галиля-паши, двухъ сыновей котораго умертвили два послдніе султана. Красный флагъ, съ луной и звздою, разввался на корм его корабля. Нашъ дипломатъ надлъ мундиръ и похалъ къ его превосходительству съ визитомъ. Возвратясь на пароходъ, съ восторгомъ описывалъ онъ красоту корабля, порядокъ, царствующій на немъ, и любезность турецкаго адмирала, который прислалъ намъ нсколько бутылокъ стараго кипрскаго вина. Подл насъ стоялъ въ гавани англійскій корабль «Тромпъ», и капитанъ его, сообщивши намъ много примровъ, доказывающихъ дружелюбіе и гостепріимство Галиля-паши, подкрпилъ доброе мнніе, которое возъимли мы о зят султана, по случаю присланнаго вамъ подарка. Капитанъ Г. уврялъ, что турецкіе корабли ни по вооруженію, ни по выправк матросовъ нисколько не хуже военныхъ судовъ другихъ европейскихъ націй, и выразилъ искреннее желаніе командовать семидесяти-четырехъ пушечнымъ турецкимъ кораблемъ и сцпиться съ любымъ французскимъ фрегатомъ такаго же калибра. Но я вполн увренъ, что онъ не усвоитъ магометанскаго образа мыслей, и что ему не предложатъ сцпиться съ какимъ бы то вы было семидесяти-четырехъ пушечнымъ. Если же дойдетъ очередь и до этого, то будетъ надяться, что для такой битвы годятся и его земляки. Если команда Тромпа похожа на матросовъ капитанскаго катера, ея не устрашатъ двсти пятьдесятъ человкъ подъ начальствомъ Жуанвилля. На этомъ катеръ дохали мы до берега. Ни одинъ изъ осьми гребцовъ его не ступилъ ногою на землю въ продолженіе двухъ лтъ, предшествовавшихъ прибытію Тромпа въ бейрутскую гавань. Можетъ ли такая жизнь назваться счастливою? Мы пристали къ набережной Бейрута, защищаемой фортомъ, который разрушенъ до половины храбрымъ старикомъ, начальникомъ англійской эскадры.