Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Родосскіе Евреи, эти геніи неопрятности, поселились въ благородномъ, древнемъ, полуразрушенномъ город. До-сихъ-поръ гербы гордыхъ рыцарей остаются надъ дверями, въ которыя входятъ эти жалкіе, пропитанные саломъ кулаки и ходебщики. Турки пощадили эмблемы своихъ храбрыхъ противниковъ; они оставили ихъ неприкосновенными. Не такъ поступили Французы, овладвши Мальтою. Вс арматурныя украшенія мальтійскихъ рыцарей. уничтожили они съ своей обычной пылкостью; но по прошествіи немногихъ лтъ эти республиканцы, эти герои Мальты и Египта вдались въ тонкости геральдики, превратясь въ графовъ и князей новой имперіи.

Рыцарскія древности Родоса великолпны. Я не видывалъ зданій, которыя величіемъ и красотою намекали бы ясне на гордость своихъ основателей. Бойницы и ворота столько же воинственны и тяжелы, сколько художественны и аристократичны: вы сейчасъ замтите, что построить ихъ могли только люди высокаго происхожденія. Смотря на эти зданія, думается, что въ нихъ все еще живутъ рыцари св. Іоанна. Въ тысячу разъ живописнй они новйшихъ укрпленій. Древняя война заботилась о своемъ собственномъ украшеніи и строила богатые изящной скульптурою замки и стрльчатые ворота; но, судя по Гибралтару и Мальт, нтъ ничего прозаичне современной намъ крпостной архитектуры, которая заботится о войн, не обращая ни малйшаго вниманія на живописную сторону битвы. До-сихъ-поръ на бастіонахъ лежитъ нсколько крпостныхъ орудій; пушечные запасы прикрыты ржавыми латами, которые носили защитники крпости триста лтъ назадъ тому. Турки, уничтожившіе рыцарство, ожидаютъ теперь своей очереди. Расхаживая по Родосу, я былъ пораженъ признаками этого двойнаго упадка. На здшнихъ улицахъ вы видите прекрасные домы, украшенные гербами благородныхъ рыцарей, которые жили здсь, молились, ссорились между собою и убивали Турокъ. Это были облагороженные, изящные по наружности морскіе пираты. Произнося обтъ цломудрія, они жила грабежемъ; проповдуя смиреніе, принимали однихъ дворянъ въ свой орденъ, и умирали съ надеждою получить награду за всхъ убитыхъ ими язычниковъ. Когда же это благородное братство принуждено было уступить храбрости и фанатизму Турокъ; когда пало оно подъ ударами грабителей боле отважныхъ, нежели самый благородный изъ рыцарей: тогда залы этихъ домовъ наполнились великолпными пашами Востока, которые, побдивъ своихъ отважныхъ противниковъ, презирали христіанъ и рыцарей несравненно изящне, нежели Англичанинъ презираетъ Француза. Теперь величавыя зданія Родоса перешли въ руки оборванныхъ торгашей, владющихъ дрянными лавчонками на базар, и стали квартирами мелкихъ чиновниковъ, которые пополняютъ скудные оклады свои взятками. Вмсто серебра и золота, блистательный свтъ міра выдаетъ имъ жалованье оловомъ. Грозный противникъ крестоносцевъ совершенно утратилъ свою силу; мечъ его никому уже не страшенъ; дамаская сталь этого меча обратилась въ олово и не можетъ срубить головы христіанина. Человку, надленному нжными чувствами, простительно поболтать немного о печальной картин, представляемой упадкомъ двухъ великихъ учрежденій вселенной. Рыцарства нтъ уже боле; оно погибло, не измнивъ себ, оно пало на пол битвы, обращенное лицомъ къ врагамъ своей вры. Теперь и магометанизмъ готовъ рухнуться. Сынъ Баязета Ильдерима оказывается несостоятельнымъ; потомки Магомета поглощаются Англичанами и болтунами Французами; Источникъ Величія съежился въ три погибели и чеканитъ оловянныя денежки! Подумайте о прекрасныхъ гуріяхъ, населяющихъ рай Магомета! Какъ должны быть печальны он, видя, что прізды къ нимъ правоврныхъ съ каждымъ днемъ становятся все рже и рже. Самый рай этотъ, кажется мн, принимаетъ роковую воксальную наружность сераля, которая преслдуетъ меня съ тхъ самыхъ поръ, какъ я покинулъ Константинополь. Неизсякаемые фонтаны вка начинаютъ сохнуть; на дн ихъ блеститъ какая-то двусмысленная жидкость; только что поджаренныя мясныя деревья кричатъ пріятнымъ голоскомъ: «приди, покушай меня,» но правоврный начинаетъ уже крпко сомнваться въ добромъ качеств этихъ жизненныхъ припасовъ. По ночамъ бдныя гуріи печально сидятъ вокругъ этихъ деревьевъ, штопая своя полинявшія, прозрачныя покрывала; Али, Омаръ и старые имамы собираются на совтъ, и самъ вождь правоврныхъ, этотъ грозный пастырь верблюдовъ, сверхъестественный супругъ Кадише, сидитъ одиноко въ покачнувшемся кіоск и думаетъ крпкую думу о постигшей его участи, съ трепетомъ ожидая того дня, когда райскіе сады его опустютъ, подобно греческому Олимпу.