Пути, перепутья и тупики русской женской литературы

На наш взгляд, история Зинаиды рассказана В. Одоевским гораздо более необычно и инновативно, чем история Любоньки Круциферской из романа Герцена, которая имеет репутацию одной из первых «сильных женщин» в русской литературе[732]. В этом случае мы склонны согласиться с мнением Джо Эндрю о том, что представление Любоньки как сильной женщины безусловно входило в намерение и задачи автора, но в тексте это предстает скорее как сумма деклараций, не вполне поддержанных сюжетом[733]. Героиня (особенно на страницах своего дневника) предстает скорее как традиционно слабая, страдающая жертва. После единственного объяснения с Бельтовым и поцелуя она тут же заболевает и стремительно угасает. Хотя сама Любонька в дневнике говорит о том, как она «изменилась, возмужала после встречи с Вольдемаром»[734], процесс ее исканий не становится предметом изображения, происшедшее с ней в большей степени похоже на широко известный мифологический мотив пробуждения спящей красавицы при появлении мужчины — лидера, учителя: «его огненная деятельная натура <…> трогает все внутренние струны, касается всех сторон бытия»[735]. Как мы уже отмечали ранее, обретение духовности женщиной изображается как таинственное преображение или как божественная данность. Бельтов говорит доктору Крупову:

Как это сделалось в ней, что те результаты, за которые я пожертвовал полжизнию, до которых добился трудами и мучениями и которые так новы мне казались, что я ими дорожил, принимал за нечто выработанное, — были для нее простыми, само собою понятными истинами[736].

История Любоньки — это мистическое пробуждение души в юности, потом «ровный сон» замужества с женственно слабым Круциферским, поцелуй «принца», разбудивший ее страсть и моментально разрушивший ее жизнь и ее самое.

Совершенно особое место среди произведений об истории барышни 40‐х годов занимает неоконченный роман Ф. Достоевского «Неточка Незванова», первые три части которого были опубликованы в 1849 году в «Отечественных записках» с подзаголовком «История одной женщины»[737]. Это один из немногих текстов того времени, написанных автором-мужчиной от лица женского повествователя. В неосуществленный замысел Достоевского входило создать своеобразный роман воспитания (Bildungsroman) — историю женщины, которая из забитого существа становится известной артисткой[738]. Джо Эндрю, анализируя произведение Достоевского в своей книге, обращает особое внимание на его первую часть, где совершенно «по Фрейду» и даже чуть ли не с использованием его терминологии описываются отношения девочки и отчима (которого она называет «батюшка» и считает своим отцом). Отчуждаясь от матери через страх и ненависть, девочка отождествляет себя с отцом, который вводит ее в мир Отца, в символический порядок, как показывает Эндрю, через «соблазнение» (пробуждение сексуальности) и «более литературно» — через обучение чтению, языку, причем процесс обучения тоже описывается как экстатический, эротизированный акт[739]. С точки зрения английского исследователя, главное, что выражает роман самым драматическим образом, — это жестокие муки девочки, которая стремится стать женщиной в патриархатном мире. Но Джо Эндрю завершает свои рассуждения о романе анализом первой части, не касаясь двух других и не обсуждая вопроса, осуществился ли в этом незавершенном произведении хотя бы в редуцированном виде замысел романа воспитания.

Как происходит развитие Неточки в последующих главах и происходит ли вообще или прав К. Мочульский, утверждая, что

Неточка слишком бледная фигура, слишком рассказчица, а не героиня. Она всегда скромно уступает первое место другим персонажам и не в силах объединить вокруг своей личности события романа. Она рассказывает историю своей жизни, но судьба ее — сопровождать жизнь людей, более значительных, чем она[740].

Нам кажется, что с подобным утверждением нельзя согласиться. В существующем тексте, который Достоевский включал в позднейшие издания своих произведений, несмотря на его незавершенность, перед нами история девочки-подростка-девушки, протяженная во времени (с весьма точным указанием возраста — 9–10–13–16 лет), разделенная на несколько этапов, причем переход с одной возрастной и жизненной «ступени» на другую связан с каким-то экстраординарным событием или, можно сказать, осуществляется как катастрофа. Уход с «чердака» раннего детства совершается после смерти (убийства? самоубийства?) матери.