Через 20-25 лет этот сюжет встречается на страницах школьной прессы: с началом Первой мировой войны многие учащиеся, в том числе учащиеся ВВКУ, на волне патриотического подъема включились в общественную работу. Некоторые из них работали в общественных попечительствах, и им приходилось производить обследования и обходы, то есть лично решать, следует выдавать пособие в каждом конкретном случае или нет. Ситуация ответственная и тяжелая, чреватая конфликтами. Вот как описывает реакцию подопечной на отказ в пособии одна из учениц ВВКУ: «Делать было нечего, я стала ретироваться. „Как на какую барышню попадешь, – вдруг громко взвизгнула она, – та дает, другая… да что уж тут! Вот сразу то и видно, куда попечительские денежки идут! Ишь шуба, шляпа. Тоже ведь денег стоит… Гуляй мои квартерные, гуляй мальчишкины сапоги“. – „Ну что вы, – простонала я, – Боже, фу!“ – „Нечего фукать-то, матушка, дело житейское! Фуканьем греха не замолишь“». И завершается рассказ печальными размышлениями: «Это наша работа, наша „деятельность“, основанная на столкновении в самых неприятных вопросах жизни, на взаимном непонимании, на стремлении „провести“ и „уловить“, на сыске и прятании. И никогда не поймет эта Антипова, что я даром работаю, что деньги дает город, что надо распределить равномерно… Всей этой сложной махинации нашего благотворительства. Такова работа!»[338]
. Отметим тот факт, что в одинаковой ситуации проявляются разные оттенки – если ученик конца XIX века рассуждает, исходя из привычной концепции искупления вины, то ученица эпохи Первой мировой войны полна осознания собственной правоты и своего права решать, кому и какие деньги выделяются, поскольку действует не от своего имени, а от имени «общества». Налицо пересмотр безусловного приоритета «страдающего народа», некая эволюция восприятия, та же двойственность, которую мы видели выше.Подводя итоги этого небольшого очерка, отметим, что у читателя школьной прессы всегда остается ощущение того, что приоритет – за идеей народа-страдальца. Когда в журналах учащихся поднимается тема народа, все-таки чаще авторам на ум приходит именно интеллигентский канон. «Большинство наших братьев страдает, находясь в нищете и невежестве. Разве это не есть величайшая сердечная рана для каждого из нас? У кого сердце не обливается кровью при мысли о том, что мы пользуемся наивысшим счастьем земным, тратя на то безумные деньги, деньги, на которые можно было бы накормить тысячи голодных, составить хотя бы подобие удобства для многочисленных семей бедняков. Вы скажете: старая песня… Нет, я не могу отдаться вполне науке, когда вижу кругом ужасное падение души человеческой», – этот текст 1914 года возвращает нас к идеям народников, а его автора загонят в бесконечные и безвыходные лабиринты интеллигентского дискурса[339]
.И в то же время новое поколение перенимает не только идеи, но и их неоднозначность и сложность. Школьник начала XX века унаследовал не только мировоззренческие каноны, но и сомнения в них, унаследовал не только решения задач, но и их нерешенность, а значит, речь идет и о возможности выбора. Перед нами наследник, который может выбирать и часто пользуется этой возможностью.
Александр Никулин[340]
. Пути «теории малых дел» в современной России[341]Как известно, наряду с революционно-радикальным народничеством в дореволюционной России было весьма влиятельным и его умеренно-реформистское крыло, идеологически ориентированное на «теорию малых дел».
В конце XIX века «теория малых дел» представляла собой разнообразные социально ориентированные проекты интеллигенции, направленные на постепенное улучшение местной народной жизни в крестьянской экономике, народном образовании и здравоохранении. Они определенно способствовали повышению благосостояния и культуры российского населения, проложив уже в XX веке дорогу к расцвету знаменитых земского и кооперативного движений в России. Впрочем, умеренных народников – главных сторонников «теории малых дел» – упрекали и до сих пор упрекают их более радикальные оппоненты в робости и мелкости, политическом идеализме, не способном ставить, формулировать, достигать более амбициозных целей, связанных с решительной борьбой за коренные социально-политические реформы против косного режима российской государственности[342]
.