Это было несправедливо. Это не было преднамеренным нарушением, и никто из-за этого не погиб. Но через три месяца Джордан был уволен, официально из-за изменения "экономической стратегии", и на его место пришло более покладистое руководство.
Его уход был типичен для того, как Путин обращался со СМИ. Публично он утверждал, что "свободная пресса - это важнейший гарант демократического курса нашей страны". Если власть и оказывала давление на СМИ, то только за их репортажи. Всегда находились "технические" или "экономические" причины, либо прокуратура, которая "абсолютно независима", считала, что они нарушили закон. Евгений Киселев, бывший ведущий НТВ, проницательно писал «Его стиль - развязать войну, а потом отойти в сторону... Путин развязал войну против НТВ, а теперь делает вид, что не имеет к этому никакого отношения».
Дело было не только в том, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Оставаясь в стороне, он мог вмешиваться и обвинять других в том, что они зашли слишком далеко, играя традиционную роль доброго царя в окружении злых бояр, которая вошла в русские народные сказки со времен Ивана Грозного. Он сделал это осенью того года, когда в Госдуму был внесен новый масштабный закон о СМИ, дающий властям право цензурировать практически любые материалы и запрещать любые издания, распространяющие "экстремистские взгляды" во время чрезвычайных ситуаций. С этой идеей выступил сам Путин. Но после возмущения он наложил вето, и был принят смягченный вариант.
Осада Дубровки стала предлогом для репрессий, которые все равно бы начались. Пресс-секретарь Путина Сергей Ястржембский за несколько недель до этого предупреждал, что "вакханалия свободы прессы в России", по его словам, подходит к концу.
К моменту трагедии в Беслане средства массовой информации уже находились на гораздо более жестком поводке. Последний из частных национальных телеканалов - ТВС - прекратил свое вещание. В Чечне независимые репортажи без сопровождения военных были запрещены. Когда Анна Политковская и Андрей Бабицкий, наиболее стойко сопротивлявшиеся кремлевскому контролю, отправились в Беслан, оба были остановлены по дороге. Бабицкий был задержан милицией за "хулиганство", когда собирался покинуть Москву. Политковской стало плохо во время перелета на Кавказ, по-видимому, после употребления отравленного чая, и она провела время в больнице. В обоих случаях ФСБ действовала на упреждение. Не потому, что Путин приказал: в этом не было необходимости. Применение внесудебных мер для усмирения слишком любознательных журналистов стало стандартной оперативной процедурой.
Были и другие изменения. На Дубровке Кремль солгал уже после окончания осады, заявив, что большинство погибших стали жертвами не производного фентанила, который был закачан в здание, а сердечных приступов и уже имевшихся заболеваний. В Беслане официальные лица лгали с самого начала, в течение нескольких дней утверждая, что заложников было всего сто, в то время как реальная цифра превышала тысячу и настаивая на том, что среди захватчиков были арабы и, по одной из версий, африканец, чтобы подкрепить официальную версию о том, что теракт был делом рук не чеченцев, а международных террористов, связанных с Аль-Каидой.
Еще более поразительным, чем сама ложь, было то, как СМИ продолжали ее передавать, хотя журналисты на месте знали, что она не соответствует действительности. Подобная самоцензура была новым явлением в путинской России. Когда начался последний штурм, BBC World и CNN прервали свои обычные программы и перешли к прямой трансляции событий в Беслане. Российское телевидение этого не сделало.
Впервые новый ограничительный климат почувствовала на себе и печатная пресса. После того как газета "Известия" опубликовала на своей первой полосе ужасающие фотографии убитых горем родителей, прижимающих к себе раненых детей, был уволен редактор Раф Шакиров. Официально Путин тут ни при чем. Ведь "Известия" принадлежат прокремлевскому олигарху. Неофициально объяснялось, что, публикуя графические изображения ужасов, которые творили террористы, Шакиров, намеренно или нет, потворствовал их делу. Другие газеты, не понеся наказания, давали властям гораздо более жесткие отповеди, чем "Известия". Но они не публиковали фотографий. Устная критика была допустима. А вот фотографии мученически погибших детей, которых правительство не смогло защитить, - нет.