Амбиции и желания рассыпались, как пепел от погребального костра. Внезапно стало ясно, что все неважно: все, кроме этого мига и того, что вот-вот начнется. Мог кто-то предсказать такое? Пронзить взглядом непроницаемое будущее, чтобы увидеть происходящее сейчас?
Он знал, что бывали времена, когда даже боги отступали, шатаясь с окровавленным лицом. Нет, такое устроили не боги. Им было недоступно сердце адъюнкта, бездонный кладезь того, что она не открыла бы никому. Мы были бритой костяшкой, но в чьей руке мы окажемся? Никто не знал. Никто не мог даже представить…
Он стоял в одиночестве, внутри него просыпались и бурлили Пути. Он будет делать, что сумеет, и столько, сколько получится. А потом падет – и не останется никого, кроме пары десятков взводных магов и атри-седы.
Сегодня мы увидим смерть друзей. Сегодня мы, возможно, присоединимся к ним.
Высший маг Адаэфон Бен Делат достал из мешочка горсть желудей и бросил их на землю. Еще раз взглянул на глубину за охряным пологом, а потом – на легионы на’руков. Ужасные в неумолимости –
Каждый на’рук был раза в полтора выше человека и, наверное, вдвое тяжелей. Верхнюю часть туловища трудно было разглядеть даже с двухсот шагов, потому что их закрывали доспехи – эмалевые или из вареной кожи, продолжающиеся до плеч и вниз, защищая выдающиеся вперед бедра. Обрубки хостов закрывала такая же броня, только чешуя была мельче. Головы накрывали широкие шлемы, между украшенными нащечниками торчали короткие рыла. Идущие в первых шеренгах несли какие-то загадочные дубинки, обмотанные на тупых концах чем-то вроде проволоки. Один из каждой дюжины воинов нес на спине массивный керамический ранец, высоко торчащий из-за плеч.
За первой шеренгой шли ряды других воинов, поднявших короткие алебарды или фальшионы. В каждой фаланге было по меньшей мере сто воинов, марширующих в ногу; верхняя часть туловища выдавалась вперед над мускулистыми ногами рептилий. Не было флагов, знамен и не было заметно явных командных авангардов. На взгляд Рутана Гудда, воины вообще ничем не различались – кроме тех, кто нес непонятные ранцы.
Теперь блестящий иней покрывал все его тело, и лед, толстый, как броня, укрывал его коня. Уже мертвого, но ледяной конь все равно реагировал на команды. Рутан выехал на дюжину шагов впереди передней линии малазанцев, зная, что бесчисленные пары глаз следят за ним, пытаясь понять, что видят – и чуждую армию, и самого Рутана верхом на коне, закованном в ледяную броню; сквозь лед едва угадывались очертания скакуна.
Меч буревсадника стал продолжением его руки – лед, приковавший его, сверкал и при этом тек, словно вода.
Глядя на на’руков, Рутан еле слышно бормотал:
– Да, вы меня видите. Отметили меня. Шлите мне свою ярость. Прежде всего, бейте в меня…
За его спиной в наспех вырытых окопах повисла зловещая тишина. Охотники за костями, прижавшиеся к земле, словно пришпиленные, были так ошарашены неожиданной невозможностью происходящего, что молчали и не колотили мечами по щитам. Даже не оборачиваясь, Рутан знал, что прекратилось любое движение. Не звучали приказы. Да честно говоря, в них и не было необходимости.
По грубым прикидкам, на него надвигались больше сорока тысяч на’руков. Он почти слышал эхо нарастающей какофонии, словно стена будущего вот-вот рухнет, неся ужас в прошлое – в этот момент, чтобы грохотать в его черепе.
– Плохо дело, – пробормотал он. – А день так хорошо начинался.
– Худов дух, кто это?
Адъюнкт Тавор прищурилась.
– Капитан Рутан Гудд.
– Так я и думала, – ответила Лостара Йил. – А что с ним такое?
В ответ адъюнкт только покачала головой.
Лостара поерзала в седле, свободной рукой потянулась к ножу на поясе и тут же отдернула ее.
Она услышала стук копыт и увидела, как Кулак Кенеб скачет по насыпи мимо своих окопавшихся солдат.
Он спешил к капитану Рутану Гудду.
Тавор заговорила:
– Сигнальщик, труби – Кулаку Кенебу вернуться.
Тревожный сигнал разорвал воздух.
– Он не слушается, – сказала Лостара. – Дурак!